Василий Головачев - Абсолютный игрок
Тэд был уже в нескольких шагах от входа в метро, когда сработала диафрагма люка, выпуская из кабины двух мужчин в серо-зеленых комбинезонах странного покроя. Они были вооружены: в руке один из незнакомцев держал необычной формы пистолет с игольчатым дулом, а из плеча второго торчала турель «универсала», дуло которого ерзало вправо-влево, словно отыскивая цель.
– Кто вы? – растерялся Тэд, останавливаясь и невольно опуская ладонь на рукоять штатного «универсала» на поясе.
Гости переглянулись, и тот, кто держал игольчатый пистолет, направил его в грудь пограничнику.
Тэд был неплохим мастером единоборств, закончившим школу азиатбоя, но он не знал закона критических ситуаций: сначала действуй, а потом думай[1], – поэтому замешкался с выстрелом, собираясь добавить: «Что вам надо?!» Зато не замешкались гости.
Игольчатое дуло пистолета в руке первого незнакомца плюнуло в пограничника черной молнией разряда, и в груди Тэда образовалась сквозная дыра диаметром в два кулака. Он перевел изумленный взгляд вниз, на свою грудь, не почувствовав боли, и упал, так и не поняв, что произошло.
Из-за спин первых двух киллеров вышли еще двое мужчин в таких же комбинезонах, неуловимо похожие друг на друга, молча обменялись взглядами – общались они с помощью мыслепередачи – и двинулись по коридору к лифту, который доставил всех четверых в жилую зону погранзаставы.
Охота на обитателей станции длилась недолго, и вскоре четверо пришельцев собрались в гостиной заставы, волоча за собой женщин: Люду, Лию и Радху. Однако насиловать их, издеваться, мучить и допрашивать не стали, посовещавшись, просто убили двух из них, сохранив жизнь самой красивой из жен семьи – Радхе.
– Их должно быть семеро, – сказал один из убийц. – Где-то прячется еще один семьянин.
– Все отсеки осмотрели?
– Обычно один из них дежурит в обсерватории, но там никого нет.
– Возможно, он вышел погулять?
– Ищите.
Двое киллеров вышли из зала.
Иштвана Кару они нашли возле «колючки» нагуаля. Склонившись над пультом портативного анализатора, физик зачарованно разглядывал хоровод цветных огоньков, оконтуривающих нагуаль. Он был одет в обычный пустотный «пузырь» – невидимый пленочный скафандр, защищавший его от излучений и холода безатмосферной планеты, и выглядел на фоне скал и черного копья нагуаля довольно экзотично. Убийцы, впрочем, тоже выглядели странно, потому что вовсе не носили скафандров, хотя не чувствовали при этом никаких неудобств. Один из них поднял пистолет, но второй остановил его, подошел к Иштвану вплотную и дотронулся до плеча. Физик оглянулся, поднял брови:
– Бог ты мой! Кто вы? Хотя… впрочем, я, кажется, догадываюсь: интраморфы?
«Быстро соображаешь, – всплыл в голове Иштвана бесплотный пси-голос. – Что ты здесь делаешь?»
– Экспериментирую. Хочу развернуть этот колючий «кактус» в пространственный объект.
«Зачем?»
Иштван в замешательстве посмотрел на незнакомцев, освещенных лучами висящей низко над горизонтом Веры. На фоне вертикальной вуали Стенки их лица казались прозрачными и подсвеченными изнутри.
– Откуда вы свалились, ребята?
«Отвечай!»
Иштван встретил взгляд черных бездонных глаз одного из мужчин и вздрогнул, вдруг ощутив исходящий от него поток угрозы.
– Если мне удастся развернуть нагуаль, это изменит жизнь всего человечества. И все же вы не ответили на мой вопрос…
– Жизнь – это всего лишь отсрочка смерти, – сказал человек с пистолетом, стреляя в пограничника черной молнией.
– Я не знал, что ты философ, – посмотрел на него напарник.
Они направились к пирамиде заставы, подпрыгивая при каждом шаге, – сила тяжести на планетоиде была почти в десять раз меньше, чем в помещениях заставы, – и вдруг остановились, заметив над собой на высоте сотни метров зависшее кисейное облачко в форме кленового листа. Сквозь белесое струение листа проступили огромные глаза, скорее кошачьи, чем человеческие, внимательно глянули на замерших убийц, и через мгновение кленовый лист растаял.
– Что это было?!
«Если и ты видел глаза, то это не галлюцинация. Может быть, это его терафим? Тогда он нас зафиксировал».
Оба посмотрели на тело Иштвана возле продолжавших работать аппаратов полевой лаборатории.
«Дьявол с ним, некогда заниматься поисками личного секретаря, никуда он отсюда не денется. Пошли, холодно здесь».
Они бегом пересекли каменистую площадку, вошли в дезокамеру заставы и вскоре предстали перед командиром группы.
«Седьмой уничтожен. По пути обратно мы видели летающий объект с глазами…»
«Что?!»
Мужчины, выходившие из станции, переглянулись.
«Возможно, это был терафим убитого или местный сторож. Он исчез. Какое это имеет значение? Все равно мы сюда не вернемся».
«Нам нельзя оставлять следов. Найти объект и уничтожить! Хайд, помоги им».
Третий член команды, поддерживающий измученную свалившимся на нее несчастьем женщину, единственную уцелевшую из всей семьи пограничников, швырнул ее на диван и последовал за первыми двумя киллерами.
Однако поиск «кленового листа с глазами» ничего не дал. Тот действительно исчез, и даже обладавшие высокочувствительной паранормальной сферой пришельцы, потомки покинувших Землю тысячу лет назад интраморфов, свободно владевшие полем Сил, то есть энергией вакуума, не смогли обнаружить за пределами станции свидетеля их расправы над пограничниками.
Через час они ушли, забрав с собой убитую горем женщину.
А спустя минуту после их ухода погранзастава взорвалась.
БАНДА
С высоты Единорога – так прозвали гору жители окрестных деревень – Дебрянская равнина лежала как на ладони, и Влад невольно залюбовался среднерусским ландшафтом, сохранившим красоту и величие природы, присущей некогда поясу умеренного климата Земли, когда она еще была планетой, вращающейся вокруг оси сферой, а не гигантской лепешкой, растекшейся от удара по сверхтвердому дну Ада, как назвали люди скопление нагуалей. Но и после Катастрофы, расплющившей планету и остановившей Солнце, жизнь на ставшей почти плоской Земле не прекратилась, хотя сумерки остатков цивилизации длились долго – около тысячи лет, и лишь теперь земное человечество постепенно возвращало прежде завоеванное и овладевало знаниями, которые уже были когда-то доступными.
Влад бросил взгляд на медовое око светила, зависшее в шестидесяти градусах над горизонтом. Эта позиция называлась трианаром: звезда, давшая жизнь человечеству, медленно дрейфовала в пределах пространственного окоема между колючими стенами нагуалей, за четыре года проходя четыре эфемериды, четыре позиции – своеобразные «времена года», растянутые во времени, и на горбато-плоской Земле сменяли друг друга в хитрой последовательности «зима», «весна», «лето» и «осень». Правда, среднесуточные температуры этих «времен года» отличались не столь разительно, как в былые эпохи до Катастрофы. К вечно же торчащему в небе светилу люди в конце концов привыкли.
