Мэри Шелли - Франкенштейн
Спустя несколько дней незнакомец сказал мне:
– Вы, должно быть, догадались, мистер Уолтон, что я перенес неслыханные бедствия. Однажды я решил, что память о них сгинет вместе со мной, но вы заставили меня изменить это решение. Так же, как и я в свое время, вы стремитесь к истине и познанию, и я искренне желаю, чтобы это не обернулось для вас бедой, как это случилось со мной. Я вижу, вы идете тем же путем и подвергаете себя тем же опасностям, которые довели меня до того состояния, в котором я нахожусь. Поэтому приготовьтесь выслушать мой рассказ. Надеюсь, что вы сумеете извлечь из него то, что послужит вам опорой при успехе и утешением в неудаче. В обычной обстановке я бы заколебался – то, что вы услышите, может вызвать у вас недоверие, даже насмешку; но в этих загадочных и суровых краях многое, слишком многое кажется возможным… К тому же мое повествование содержит в самом себе доказательства своей правдивости.
Конечно, мне не терпелось услышать его рассказ, причем не только из простого любопытства, но и из желания хоть как-то помочь этому человеку. И я прямо заявил ему об этом.
Поблагодарив меня за участие, он сказал:
– Всякие усилия бесполезны, судьба моя совершилась. Я жду только одного события, после чего обрету покой. Мне понятны ваши чувства, – продолжал он, – но вы ошибаетесь; ничто на свете уже не сможет изменить мою жизнь.
Свое повествование он решил начать на следующий день, после того как я сменюсь с вахты. Отныне каждый вечер я буду записывать услышанное, стараясь как можно точнее передавать его слова.
Жду этого с нетерпением. Уже сейчас мне слышится его звучный голос, и я словно вижу перед собой блеск его печальных и ласковых глаз, выразительные жесты исхудавших рук и лицо, озаренное необычным внутренним светом.
Глава 2
Ради сотворения жизни
1
– Мое имя – Виктор Франкенштейн, – так начал свой рассказ незнакомец. – Я житель Женевы, а моя семья принадлежит к числу самых именитых и влиятельных граждан Швейцарской республики. Отец мой занимал ряд высоких должностей и пользовался глубоким уважением всех, кто его знал. Молодость его была посвящена политике и общественным делам, поэтому он поздно женился и стал супругом и отцом лишь на склоне лет.
И хотя между моими родителями была значительная разница в возрасте, это только прочнее скрепляло их союз. Отец не мыслил любви без глубокого уважения. В его чувстве к моей матери были благоговение и признательность, совсем не похожие на слепую старческую влюбленность. Все в доме подчинялось ее желаниям. Он берег мою мать Каролину, как садовник бережет редкостный цветок от всякого дуновения ветра, и окружал ее всем, что могло принести радость ее душе. На то была особая причина – в юности моей матери и ее семье довелось пережить нищету и гонения, и все эти беды расстроили ее здоровье. Поэтому отец сразу после свадьбы вышел в отставку, и они с матерью отправились в Италию, где мягкий климат и новые впечатления благотворно повлияли на ее здоровье.
Из Италии они отправились в Германию и Францию. Я родился в Неаполе и в первые годы жизни сопровождал родителей в их странствиях. Как ни были они оба привязаны друг к другу, их любви хватало и для меня. Нежные руки матери, добрый взгляд и улыбка отца – это и есть мои первые воспоминания. Я был для них маленьким божеством, посланным небесами; они держали мою судьбу в своих руках, могли сделать счастливым или несчастным, в зависимости от того, какое я получу воспитание. И с самого младенчества я постоянно получал уроки терпения, милосердия и сдержанности, но наставляли меня так мягко, что я все воспринимал с удовольствием.
На протяжении долгого времени я оставался для них единственным предметом забот, первенцем. Однако моей матери очень хотелось иметь дочь. Когда мне было пять лет, мои родители провели неделю на берегу озера Комо. Случалось, что доброта приводила их в хижины бедняков. Для моей матери с годами стало потребностью всячески помогать страждущим. И вот во время одной из прогулок они обратили внимание на убогую хижину в долине, где все говорило о крайней степени нищеты. Однажды, когда отец отправился в Милан, мать посетила ее, прихватив с собой и меня. Там жили крестьянин с женой, деля скудные крохи пропитания между пятью голодными детьми. Одна девочка привлекла внимание моей матери – среди своих братьев и сестер она казалась существом иной породы. Те были живыми, черноглазыми, смуглыми оборванцами, а эта девочка – нежной и белокурой. Ее волосы были словно из чистого золота и, несмотря на убогие лохмотья, венчали ее лоб, как корона. У нее была чистая кожа, ясные синие глаза, а все черты лица так очаровательны, что она казалась ангелом, сошедшим с небес.
Заметив, что моя мать с любопытством и удивлением смотрит на прелестную девочку, крестьянка рассказала нам ее историю. Девочка оказалась не их ребенком, а дочерью одного миланского дворянина. Мать ее была из Германии и умерла в родах. Ребенка отдали крестьянке, чтобы та выкормила младенца, – в ту пору эта семья еще не была так бедна. Отец малышки принадлежал к тем гордым итальянцам, которые стремились добиться освобождения своей родины от владычества австрийцев[8]. Это его и погубило. Неизвестно, был ли он казнен как мятежник или все еще томился в австрийских застенках. Так или иначе, а его состояние было конфисковано, а дочь осталась нищей сиротой и подрастала в хижине своей кормилицы, словно садовая роза среди колючего терновника.
Вернувшись из Милана, мой отец застал в гостиной нашей виллы играющую со мной прелестную девчушку – стройную, легконогую, как серна, и словно излучающую вокруг себя свет. Узнав ее историю, он сам отправился к крестьянам и уговорил их отдать в его семью их приемыша.
Мои отец и мать любили это дитя – его появление казалось им благословением небес. Элиза Лавенца стала членом нашей семьи, моей сестрой и подругой во всех занятиях и играх. Накануне того дня, когда она должна была переселиться в наш дом, мать в шутку сказала мне: «У меня есть для Виктора замечательный подарок, завтра он его получит». Когда же наутро она представила мне девочку, я с детской серьезностью истолковал ее слова буквально и стал считать Элизу своей – порученной мне, чтобы я защищал ее, любил и заботился. Вскоре мы стали звать друг друга кузеном и кузиной, но в действительности она была мне ближе сестры и рано или поздно должна была стать моей навеки.
2
Мы с Элизой воспитывались вместе; разница между нами составляла меньше года, а различия в характерах только сближали нас. Она была спокойнее и сдержаннее; зато я, при всей необузданности, был упорнее в занятиях и горел жаждой знаний. Ее пленяли звуки поэзии; в пейзажах, окружавших наш швейцарский дом, в сменах времен года, в летних грозах и безмолвии зимы она находила неисчерпаемый источник радости. А пока моя подруга сосредоточенно любовалась красотой этого мира, я стремился понять его глубинную сущность. Мир виделся мне тайной, которую я рано или поздно должен постичь. С раннего детства во мне горело упорное стремление проникнуть в сокровенные законы природы.
