Михаил Клименко - Ледяной телескоп. Повести и рассказы
Я посадил ее на трамвай, а сам пошел в гастроном. Купил сыру и конфет. Из магазина направился к кинотеатру. Постояв перед афишами, вошел в вестибюль. Так, из пустого любопытства.
И вдруг у меня за спиной кто-то радостно проворковал:
— О-о, Костюшка! Сколько лет, сколько зим…
— Ниготков?! — рефлекторно отпрянув, воскликнул я.
— Здоров, Костя! — с каким-то обыденным видом, по-братски протянул он мне свою темную, грязно-сиреневую руку и со взмокшего лба, более светлого, чем сливяно-фиолетовые щеки, сдвинул шляпу на затылок. — Че, в кино, что ли?.. Фильм интересный, не знаешь?
— Интересный, говорят, — уже спокойней сказал я. — Стоит посмотреть.
— А я вот половину свою не дождусь. Два билета вот только что купил… — то разглядывая билеты, то вертя по сторонам головой, быстро говорил он. — А ее все нету. И ведь через двадцать минут начало. Недавно, Костя, женился я. Второй раз… — Он как бы пренебрежительно махнул на себя рукой, улыбнулся и смущенно опустил голову. — Такая вот се ля ви, дружок. А то ведь нам, холостякам, на цветах, подношениях и разориться ничего не стоит. А женщины ведь любят, когда им цветы дарят. Конца не видно! — довольно засмеялся он и вдруг странно так уставился на меня.
— Поздравляю, Демид Велимирович, — сказал я, не веря ни одному его слову.
— Спасибо, дружок!
— А цветы ведь и после женитьбы и жене, говорят, дарить полагается, — заметил я.
— Что ни говори, Костя, а жена не невеста! При жене какие там цветы… У тебя две копейки не будет? Хочу ей еще раз позвонить. Вышла она или нет…
Я порылся в карманах, нашел и дал ему монету.
— А у тебя, кстати, Константин, как здоровье-то? Не улучшилось зрение?
— Улучшилось, Демид Велимирович. Спасибо. Лучше стал видеть.
— Ну вот и хорошо. Это хорошо!.. Все, Костя, хорошо, что хорошо кончается. А цвет-то этот твой… все еще видишь или как?
— Да, все еще вижу. Сам не рад.
— На обследование так и не ездил, — неодобрительно мотнул он головой. — Ждешь чего-то…
— На днях поеду. Пора уж.
— Обязательно, Костя, надо ехать. А то ведь пурпуровый пигмент… В глазах на сетчатке такой есть… Может у тебя начаться разрушение этого пурпура. Обратно он не восстанавливается. А тогда все: по-человечески цвет ты уже никогда больше не увидишь.
— А вы, оказывается, немало знаете? — восхищенно заметил я.
— А как же! — в тон мне ответил он. — Тоже в свое время естествознанием интересовался! Да-а… — философически протянул он. — А ведь у тебя, Костя, по сути, не зрение нарушено. Это у тебя не с глазами.
— А что же?
— Мозг. Головной мозг! Высшие полушария, возможно. Вот ведь ты ни шиша не знаешь, а я бы мог тебе кой-что и объяснить… У тебя, Константин, разрушены клетки зрительной памяти. Понимаешь? Находятся они в затылочной части человеческого мозга. Поэтому ты неправильно все воспринимаешь. Подозреваешь людей, этим самым оскорбляешь их, наносишь им душевные травмы… И знаешь, как это еще называется, болезнь-то твоя?
— Нет, не знаю.
— «Душевная слепота Мунка» — вот как… Тут тебе и истерия, и умственная неполноценность… Лечиться не станешь — в психиатричку попадешь. А тогда, знаешь…
— Спасибо, товарищ Ниготков. Действительно, как бы светлей теперь стало мне… Хорошо, что вы мне сказали, как эта болезнь называется. А то хожу и даже не знаю, что у меня эта самая «душевная слепота Мунка». Не зря вы тогда, у туннеля, сказали мне, что вы все-таки человек просветительских кровей да и когда-то врачевали. Правда, по ветеринарно-санитарной части вроде бы…
— Эх! — с сожалением вздохнул он. — Побеседовать бы с тобой как следует!.. Парень ты вроде бы и неглупый, да только врача рядом нету.
— Душевного лекаря? — насмешливо спросил я.
— Не смейся: его самого! Слишком уж тебе все ясно. Это беда твоя. Подожди тут: я позвоню.
Он направился к телефону-автомату, а я в это время купил в кассе два билета на тот же сеанс, что и Ниготков, и побежал к скверику.
Лариса меня уже дожидалась. Рядом с ней на скамейке, завязанная в авоське, стояла стеклянная трехлитровая банка.
— Дома никого нет, — вздохнула она. — Но я поеду с тобой. Оставила записку, что поехала с тобой, Костя… Что до заката вернусь.
— Лариса! Кто тебя просил с этой запиской!.. Только сорвешь мне операцию… А сейчас пойдем в кино.
— В кино?! Но ведь поздно будет!
— Сейчас встретил этого люцифера, представь себе!
— Что значит «люцифера»? Кого?..
— Люцифер — значит «носитель света». Ниготкова — вот кого! Просвещал меня. И знаешь, как называется аномалия моего зрения? «Душевная слепота Мунка», вот как!
— Тогда и в Подлунную нечего ездить, — разочарованно проговорила Лариса, — раз Ниготков здесь…
Мы заскочили в зал, когда уже гасили свет. Заняли места. Я внимательно огляделся: истинно ниготкового цвета ни у одного человека. Значит, Ниготков купил биты для отвода глаз… Обеспечивал алиби?
Минут через десять в зале появился, потихоньку прошел и сел перед экраном кто-то сливяно-сизый. Караульщик?..
Мы незаметно покинули зал, вышли через фойе. На такси домчались до вокзала. Минут через пятнадцать четко, ритмично под нами стучали колеса электрички.
Какая-то неопределенность, какие-то несоответствия смущали и тяготили меня: может быть, мед здесь и ни при чем? Казалось мне, что должно было произойти что-то очень важное. Тем более это неожиданное появление Ниготкова в детском кинотеатре…
НИТЬ-ПАУТИНКА
В Остинке ветер был тише. А может, просто к вечеру он везде стал стихать. Здесь было очень хорошо. Вокруг лес. Не жарко — тепло и легко. Последние белые облака в синем небе таяли, и казалось, что они плывут не к горизонту, а в синюю высь летнего вечера.
Перед дорогой в Подлунную мы присели на скамеечке у вокзала.
— Ну а на пасеку ты пойдешь? — спросила меня Лариса.
— Конечно!.. Сначала посмотрим, что делается в Подлунной, у бабки Анисьи.
— Знаешь, Костя, бандитов ты можешь ловить хоть всю ночь, но только с вооруженным милиционером. Ты же обещал мне! И вообще надо в милицию сообщить.
— Да, — согласился я, — пора о них сообщить…
Почему-то весь пыл с меня слетел. Мне уже совсем не хотелось на ночь глядя ехать на эту пасеку. Ну доберемся мы до нее… А там Ниготков бочки с медом катает, а его друзья, тоже ниготкового цвета, на левый грузовик воск плитами укладывают. Как же! Торопят друг друга, шепчутся, говорят: «Побыстрей надо, а то часа через два-три на пасеке со своей девчонкой Костя Дымкин появится. Уж тогда нам несдобровать…» Как же еще!
Здание милиции находилось недалеко от вокзала. Оно мне памятно было с той передряги в остинском лесу.
