Ежи Жулавский - На серебряной планете (Лунная трилогия - 1)
Здесь Том уже не принадлежал мне. Мать, стосковавшаяся за время длительной разлуки, хватала его на руки, а когда заканчивались бесконечные объятия и поцелуи, садилась с ним на пороге и начинала свой вечный рассказ о молодом, прекрасном и добром англичанине, его отце, за которым она отправилась на Луну, и который спит, засыпанный песком в огромной и тихой лунной пустыне... Заканчивалось тем, что она рассказывала все это скорее самой себе, нежели сыну, и слезы текли из ее глаз на светлую головку мальчика.
Петр, сломленный и мрачный, делал что-то около дома или шел присмотреть за девочками.
Я же, никому не нужный, снова уходил в сторону, чтобы размышлять в одиночестве или заняться какой-либо работой.
Часы шли за часами, солнце всходило и заходило, проходили земные года, с трудом пересчитываемые на лунные дни. Том рос и девочки уже бегали за ним по лугам, но для меня ничего не изменялось.
По старой привычке я много путешествовал в одиночестве по окрестностям, проводил долгие часы на Кладбищенском Острове, а возвращаясь домой, видел все ту же грустную, молчаливую Марту и Петра, похожего скорее на призрака, чем на живого человека. И только моя тоска по Земле с каждым годом все возрастала и возрастала. Чтобы защитить себя от нее, я размышлял о новом поколении, лихорадочно брался за работу, но в часы перерыва, когда я, усталый, падал на землю, она возвращалась вновь...
V
На Земле заканчивался уже седьмой год с тех пор, как мы прибыли на Луну, когда Марта заметила, что в третий раз будет матерью. Появление этого ребенка она ждала нетерпеливо, надеясь, что это будет сын, которого заранее предназначала в рабы для Тома. Она совершенно этого не скрывала и, как только поняла, что после долгого перерыва снова станет матерью, сразу сказала нам:
- Только теперь я буду спокойна, когда дам наконец Тому прислужника и раба...
Она говорила это с виду совершенно безразлично, как о чемто вполне естественном, но я заметил в ее голосе странные нотки...
Это было похоже на восклицание после победы, которая одержана огромным трудом и которую по этой причине трудно считать победой, что-то напоминающее вздох работника, сбрасывающего со своих плеч добровольно взятый груз, в нем чувствовалось отвращение, но и радость, что этот груз доставлен им именно туда, куда было необходимо, что он не упал под его тяжестью и не сбросил его раньше времени.
Петр, совершенно сломленный, уже давно привык к жестокости Марты, которая ранила его каждым словом, каждым поступком и делала это мимоходом и так безжалостно, как будто делала это бессознательно, будучи только оружием судьбы. Но тогда, после этих слов Марты, он посмотрел на нее потухшим взглядом и насмешливо усмехнулся, а потом протянул руку к Тому. Он схватил мальчика за плечо и, подтянув к себе, начал его осматривать. Том был мальчиком очень развитым умственно, но для своего возраста был несколько слабоват. Отчим закатал широкий рукав его блузы и обнажил маленькие детские плечи, слегка хлопнув его ладонью по спине, пощупал бедра и колени, стукнул в грудь, снова насмешливо усмехнулся и, держа руку на голове испуганного мальчика, медленно процедил, обращяясь к Марте:
- Да... Том достаточно сильный, чтобы верховодить над девочками, но его брат может быть посильнее.
Марта побледнела и с тревогой посмотрела на мальчика.
Но ее беспокойство не продолжалось долго. Она посмотрела в блестящие глаза мальчика и, видимо, прочитала там все, что хотела увидеть, потому что усмехнулась и кротко ответила:
- Том будет сильнее, даже если тот будет больше него.
И действительно, Том уже тогда, маленький, шестилетний мальчик, отличался необыкновенной быстротой и энергией Он развивался очень быстро и каким-то удивительным способом, совсем непохожим на те, которыми развиваются детские души там, на Земле. Он сразу же был очень самостоятельным и имел такой практический ум, что нередко нас просто удивлял. У него не было и тени мечтательности, присущей земным детям, Том имел такой трезвый взгляд на вещи, что у меня даже болело сердце, когда я смотрел на эту светловолосую головку ребенка, в которой мысли шли таким спокойным и сплоченным хороводом, как под лысым черепом старика. Кроме того, мальчик был очень привязчив: он обожал мать; очень любил меня, только Петра не переносил. Он всегда был уверен в себе и сохранял спокойствие, как и его отец, но в присутствии отчима становился смущенным и испуганным. Впрочем, даже не знаю, какими словами определить то, что делалось в душе ребенка в присутствии Петра. При нем он никогда не открывал рта, только глаза у него беспокойно бегали. В его поведении чувствовался какой-то страх, но там были и упрямство, и ненависть, и отвращение... Петр видел это и чувствовал, и мне казалось, что тогда он сам уже боялся этого странного ребенка.
Марта была права: Том не был одним из тех, которые рождены для того, чтобы кому-либо подчиняться. В нем было слишком много решительности, слишком много горячей крови предков, гордых траванкорцев.
Поэтому я был уверен, что даже если у него родится брат, он будет точно так же бегать за ним и так же покорно смотреть ему в глаза, как эти две маленькие девочки, Лили и Роза.
Но брат у Тома не родился, место него появилась на свет третья девочка, которую назвали Ада.
Марта без радости и волнения приветствовала рождение этого ребенка.
- Том,- сказала она через несколько часов, когда мы, по ее желанию, привели мальчика к ее постели.- Том, у тебя уже не будет брата. Но зато у тебя есть три сестрички. Их вполне достаточно, чтобы у тебя были и жена, и подруга, и служанка...
Том уже не спрашивал, как при рождении первых девочек, что он будет делать с сестричками, только обернулся на Лили и Розу, которые, держась за руки, стояли в углу и, как обычно, вглядывались в него глазами полными любви и восхищения, слегка прикоснулся пальцем к маленькому, плачущему, только что рожденному существу и сказал, серьезно кивнув головой:
- Достаточно, мама, достаточно...
Том,- сказал я, неприятно задетый словами Марты и поведением ребенка,- ты должен быть добрым с ними.
- Почему? - наивно спросил он.
- Чтобы они любили тебя,- ответил я.
- Они и так меня любят...
- Да, мы очень Тома любим,- отозвались девочки почти одновременно.
- Видишь, Том,- наставительно сказал я,- они лучше тебя, потому что любят тебя, хотя ты не всегда этого заслуживаешь. Но эта малышка, может, и не будет тебя любить...
Том ничего на это не ответил, но я заметил, что он недовольно посмотрел на малышку, насупив маленькие брови.
В конце концов, может быть, и хорошо, что у Тома родился не брат. Он был бы его невольником или - врагом.
