Майкл Коуни - Дети зимы
- Это, должно быть, звезды, - тихо сказал Морг, и Псих, поняв, глянул на него. Снежные равнины были постоянно затянуты дымкой, сквозь которую не проходил свет звезд.
Горилла не торопил события. Он ждал, пока сытый желудок и сопутствующее ему чувство благополучия разнежат Психа, и когда угасающие разговоры сменились зевками, тот сам предложил им хижину для ночлега.
Позже Горилла и Малышка стояли у входа, в то время как Тюря и Морг спали внутри. Они были поглощены новой для них картиной - серпом луны, который оставил Тюрю и Морга равнодушными. Или, может быть, думал Горилла, эти двое удалились из чувства такта?
Было нечто, что Горилла хотел сказать Малышке, хотел очень давно, а сейчас, когда она стояла и наблюдала за ним с бледным от лунного спета лицом, это стало еще более необходимо. Он был не вполне уверен, какими должны быть слова, потому что никогда не произносил их раньше, но знал, что скоро он их скажет, и Малышка поймет.
Физическая сторона любви не была незнакома Горилле, хотя прошли месяцы или, может быть, годы с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. Ему вроде бы помнилось, что страшно давно он спал с Кокардой, до того как нашел Прутика и отдал ей, чтобы ее успокоить. Но когда он смотрел на Малышку, невозможно было представить, что когда-то это было. Близость с Кокардой не доставляла ему удовольствия; в их отношениях недоставало чего-то, что в то время Горилла затруднился бы назвать. Тогда, в отличие от теперешней ситуации, ему не с чем было сравнивать.
У Малышки было доброе лицо, длинные ресницы и зеленые, как она сама говорила, глаза. Но сейчас, когда она смотрела ему в лицо, в глазах светилось нечто большее, чем привычная доброта; казалось, она сама хотела сказать что-то важное. Раза два Горилла заметил, что она искоса поглядывает на него, приоткрыв рот, но затем, сжав губы, решительно возвращается к изучению небесного светила.
- Господи Боже мой, - вздохнул Горилла, доведенный до отчаяния собственной тупостью.
- Что случилось, дорогой?
- Я хочу сказать тебе кое-что.
- Ты всегда можешь поцеловать меня.
Горилла неуклюже последовал этому предложению; ему пришлось низко нагнуться, потому что Малышка была невысокого роста, хоть и неописуемо красива. Поцелуй получился долгим, и это было чудесно.
В хижину они вошли много позже. Морг и Тюря все еще спали.
Малышка расталкивала Тюрю, пока великан, замычав, не открыл глаза.
- Что такое?
- Горилла любит меня, Тюря.
Глаза Тюри терпеливо изучили каждого по очереди в тусклом свете хижины.
- А ты любишь его, Малышка?
- Да.
На некрасивом лице Тюри расплылась широкая улыбка.
- А я люблю вас обоих.
Довольный тем, что все в мире устроено как надо, Тюря снова заснул.
- Знаешь, что устроили эти негодяи? - спросила Кокарда у Прутика.
- Сами удрали, а нас бросили?
- Именно. Что ты думаешь теперь делать?
- Да ничего. Я же не в состоянии что-нибудь сделать.
- Что ты за мужик, черт тебя возьми!
На следующее утро Горилла проснулся, выспавшись лучше, чем когда-либо в жизни, потянулся и зевнул, наслаждаясь непривычной свободой. Сегодня не надо ни о чем беспокоиться: не будет ни охоты, на которую надо отправляться, ни ловцов мяса или Лап, с которыми надо сражаться, ни Кокарды, готовящей завтрак. Горилла выбрался из-под горы шкур, стараясь не разбудить Малышку, осторожно - кровля была низкой - поднялся на ноги и вышел на бодрящий утренний воздух.
В деревне еще никто не проснулся; вчерашний костер светлел кучей золы на темной земле. Оглядевшись, Горилла прихватил винтовку и двинулся в глубь территории, к гряде холмов. Обернувшись, он некоторое время смотрел на деревню, которая начала просыпаться. Пара собак вылезла из хижин, принюхалась и отметилась. У входа в жилье Психа стояла женщина и с удовольствием смотрела вокруг; от ее дыхания поднимался пар. Закричал ребенок.
В двери появился Морг и воровато оглянулся по сторонам, потом быстро направился к "Южному Кресту". Большая лодка отсюда казалась черным прямоугольником на краю снежного пространства, уходящего на север, насколько хватало глаз. Гориллу передернуло от этой картины, и он, отвернувшись, прошел оставшиеся пару шагов до вершины.
Перед ним, насколько хватало глаз, лежал совершенно новый ландшафт, украшенный цветами и необычными деревьями, ветви которых для тепла прижимались к земле. Горилла не различал цветов, но мог оценить красоту вида. В прозрачном воздухе чудесная страна расстилалась, казалось, без края; хотелось идти по ней и идти, но Горилла вовремя спохватился. Глупо заблудиться в тундре после стольких дней пути. Так что он просто стоял и смотрел.
Внизу, в небольшой впадине, паслось стадо необычных животных. Почти шести футов ростом и с огромными разветвляющимися штуковинами на головах. Какое-то время Горилла глазел на них, затем заговорил охотничий инстинкт, и он поднял винтовку. Прогремел выстрел, и стадо бросилось бежать; одно животное осталось на земле, подергиваясь в конвульсиях.
- Здорово стреляешь.
Неслышно подошедший Псих одобрительно улыбался.
- Да, вроде неплохо.
- Хорошо спал?
- Прекрасно.
- Это хорошо. Я вот думал... Сколько вы пробудете здесь, как по-твоему? - Что-то в голосе Психа подсказало Горилле, что хозяин будет рад, если гость останется надолго. Они вместе направились к туше карибу; Горилла поймал взгляд, брошенный Психом на его винтовку. В нем не было алчности, только уважительное одобрение.
- Думаю, мы бы остались здесь на некоторое время, - осторожно сказал Горилла. - Кроме нас, есть еще двое. И ребенок.
- Они в лодке? А почему не выходят?
- Боятся. Слишком долго жили под снегом, понимаешь? Если мы останемся здесь, придется вырыть им подземелье. Пещеру для жилья, несколько туннелей. Чтобы они могли двигаться, не вылезая наружу.
- Это невозможно, - медленно произнес Псих, наблюдая за реакцией Гориллы. Он и прежде встречал такие небольшие группы, пришедшие со снежных равнин; и всегда с ними было что-то неладно, всегда находилась причина двигаться дальше, вместо того чтобы остаться и подкрепить племя Психа, влив в него струю свежей крови. - Чуть ниже поверхности земля проморожена. Как камень. Даже в середине лета глубже, чем на фут, не прокопаешь.
Горилла опустился на колени возле карибу и ощупал почву, теплеющую под утренним солнцем. Первая мягкая почва, которую он видел в своей жизни. И даже эта земля, которую можно взять в горсть и раскрошить пальцами, только на время свободна от проклятого льда, преследующего его с рождения. Что теперь делать? Продолжать путь на юг нельзя; дальше нет снега, по которому мог бы идти "Южный Крест".
