Василий Криптонов - Ты можешь идти один
— Жанна, — шепнул я, опускаясь на диван.
Стало трудно дышать. Я не мог даже словами сформулировать свое состояние. Перед глазами темнело — я снова проваливался в спасительную тьму, снова слышал стук вагонных колес.
* * *Оказывается, я провел пять дней в чем-то вроде комы. Меня бы положили в больницу, если бы не тот момент, что я продолжал все это время двигаться. Я ел, пил и ходил в туалет. Все остальное время сидел без движения, уставившись в стену, или лежал, сверля взглядом потолок. Не разговаривал ни с кем. Только к вечеру воскресенья родители осознали, что со мной что-то не так. На ужин мама приготовила фасоль с грибами, и я молча съел полную тарелку. Хотя от грибов меня всю жизнь тошнило едва ли не больше, чем от фасоли. Тогда-то и начались попытки привести меня в чувство. Попытки, не увенчавшиеся успехом до самого четверга.
Пять дней, выпавших из жизни. В фильмах частенько показывают людей, которые приходят в себя после длительной комы, или визитеров из прошлого. Затрудняюсь представить, что может чувствовать человек, оказавшийся в такой ситуации. Потому что даже пять дней, прошедшие без тебя — это шок. Как будто твой поезд уехал пять дней назад, и ты стоишь один на станции. Разумеется, это только первое впечатление, которое быстро рассеивается. Но и потом долгое время вспоминается ощущение потерянности. Пять дней, вырезанные из твоей судьбы. Пять дней пустоты.
Остаток четверга прошел в суматохе. Мама пыталась меня закормить тысячью разных блюд. Я кое-как отделался от этой сверхзаботы только к вечеру. Заверив родителей, что со мной теперь все в порядке, я закрылся у себя в комнате.
Вот моя кровать. На ней — тяжелое ватное одеяло. Я смотрел на него минут десять. Оно напоминало мне кокон, из которого только что вылупилось что-то… Но что? Бабочка, готовая к полету, или, вопреки всем законам жизни, очередная гусеница?
Я посмотрел в окно. Увидел фасад магазина напротив, дорогу, кусты. Если по пояс высунуться из окна, то можно увидеть школу. А сколько же кругом такого, чего даже из окна не увидишь! Появилось желание просто выйти из дома и идти, куда глаза глядят. Туда, где, может быть, я найду Жанну.
* * *Утром разыгрался скандал. Увидев, что я собираюсь в школу, мама принялась плакать и кричать. На шум из комнаты вышел отец.
— Что за крики с утра пораньше? — полюбопытствовал он.
— В школу собрался! — взвыла мама, указывая на меня.
— Ну и что?
— Что значит «и что»? Ты совсем уже мозги пропил? Он пять дней целых…
— Он пять дней спал! — повысил голос папа. — Думаешь, ему еще отдохнуть надо?
Мама смотрела на него, тяжело дыша. Потом отвернулась и пошла в кухню.
— Что хотите, то и делайте! — крикнула она. — Пусть идет, пусть сдохнет там!
Меня передернуло от этой фразы, но отец только улыбнулся.
— Иди. Решай свои дела. Я тут разберусь.
Я кивнул и отворил входную дверь, но выйти не смог. В подъезде стоял человек в милицейской форме.
— Дмитрий Семенов? — глухим голосом произнес он.
— Я…
— Нужно поговорить.
Он шагнул вперед, и мне не оставалось ничего иного, кроме как отступить.
— Уважаемый, вы что себе позволяете? — Отец заслонил меня собой.
Милиционер смерил его холодным, равнодушным взглядом. Это был не тот, что приносил весть о Мартынке. Только взгляд его был таким же.
— Мне нужно поговорить с вашим сыном.
— Мне три кучи положить на то, что тебе надо. Пошел вон из моего дома.
Возникла пауза. Отец и Разрушитель смотрели друг другу в глаза. Почувствовав неладное, из кухни вышла мама и ахнула, увидев милиционера.
— Что случилось? — спросила она.
— Ваш сын… — начал милиционер, но отец прервал его:
— Ты, сержантик, я смотрю, русского языка не понимаешь? Я велел тебе выйти из моего дома. Тебя сюда никто не приглашал. Никаких документов твоих я не вижу. Так что быстро сдал назад. Если думаешь, что я мента ударить побоюсь — подумай еще раз.
Я никогда не видел отца в таком состоянии. Он просто кипел от злости и был твердым, как скала. Будто это кто-то другой каждый вечер валялся на диване, смотря сериалы и накачиваясь пивом.
Милиционер усмехнулся.
— Человек, — сказал он таким голосом, что у меня перехватило дыхание. — Ты не понимаешь, против чего встал.
— Папа, — шепнул я. — Не надо!
— Послушай сына! — ощерился милиционер. — Он хорошо знает, кто я такой. Правда ведь, Дима?
Черные, ужасные глаза пронзили мое сознание, и я едва не грохнулся в обморок. Пошатнулся, но успел схватиться за косяк.
Отец выбросил вперед кулак. Милиционер стремительно дернулся, и в следующий миг я увидел своего папу прижатым лицом к полу. Закричала мама. Милиционер склонился к отцу, скрипящему зубами от боли в заломленной руке, и прошипел:
— Я могу тебя убить. И твою жену. И твоего сына. Дело одной секунды. Ты переоценил свои силы, человек. Не создавай мне больше препятствий.
Он встал, отпустив отца. Закрыл входную дверь. Папа встал, чуть слышно застонав, и уставился на Разрушителя.
— Ты что, больной? — сказал он. — Я ж на тебя заявление напишу. Думаешь, испугаюсь?
Милиционер вынул из кармана ручку и бросил ее отцу.
— Пиши, — сказал он, глядя уже на меня. — Это займет тебя на какое-то время.
Мама не знала, куда кинуться. Она стояла и вертела головой, глядя то на согнувшегося в три погибели отца, то на меня, то на Разрушителя. Взгляд остановился на телефоне.
— Я поговорю с вашим сыном и уйду, — сказал Разрушитель. — Никто не умрет. Ведите себя спокойно!
Он схватил меня за руку. Хватка была сильной, будто стальным тросом обмотали запястье.
— Пошли!
Разрушитель оттащил меня в кухню, пройдя мимо притихшей мамы.
— Сядь.
Я опустился на табурет. И только когда эта тварь села напротив меня, я понял, как мне страшно. Колени ходили ходуном.
— Где находится Борис Брик? — перешел к делу Разрушитель.
— Не знаю, — пролепетал я.
— Начать отрезать тебе пальцы или убивать твоих родителей?
В его словах не слышалось никакого пафоса. Он действительно готов был приступить к тому, о чем говорил.
— Я действительно не знаю! Он живет…
— Мне известно, где он живет. Вчера в его доме был обыск. Знаешь, что там нашли? Могилу его матери. Он убил ее. Будешь покрывать убийцу — станешь соучастником. Хочешь провести большую часть своей ничтожной жизненки в вонючей камере?
— Он же ребенок! — закричала мать. — Зачем вы такие вещи говорите?
Я не посмотрел в ее сторону. Просто не мог отвести взгляд от этих глаз. Я был полностью беззащитен перед ним, как червяк перед асфальтовым катком.
