Сергей Сазонов - Эликсир Любви
- Четыре с половиной, - ответила мамаша, молодая женщина в скромном пальто.
- Сколько тебе годиков? - Добренько склонилась к малышу Худая ревизорша.
- Пять, - ребенок еще не научился врать.
- Хороший мальчик, честный, - Обрадовалась своей уловке Худая,
- У Вас есть билет на ребенка? - Спросила она уже у матери малыша.
- Ему нет еще пяти. Ему четыре с половиной, - Начала оправдываться женщина.
- А по виду больше пяти, - Не поверила Худая.
- Ему нет... Ему нет еще пяти, - Лепетала несчастная мамаша, прижимая к себе враз притихшего ребенка.
- Документ покажите, свидетельство о рождении, - настаивала ревизор.
- У нас с собой нет, - схитрила женщина.
- Как же так? Путешествуете без документов?- Восклицала Худая, чересчур громко, вводя в смятение робкую мамашу. - Платите штраф, тогда.
- У нас нет денег. Правда, поверьте. - Покраснев, тихо сказала женщина.
- Чего привязались, нелюди! Отстаньте от ребенка. - Послышалось тут и там по вагону.
- А ну, тихо, - прикрикнула ревизорша. - И до вас дело дойдет. - Форма, как прикрытие, позволяла ей не церемониться с пассажирами, - Мы тут сами разберемся. Платить, дамочка, придется.
- У нас, правда, нет денег. Мы из больницы. Все потратили. Нас встречает отец. Если хотите, он заплатит. Вы уж извините. Извините, пожалуйста, - начала упрашивать женщина.
О, эти сладкие для уха интонации молящего, доводящие любого "чина" до оргазма. И не важно: министр ты или вахтер, клерк или постовой; ты в этот момент вершитель судеб, почти равен к богу. Теперь не грех и "поломаться", наслаждаясь униженным видом просителя. Худое божество, в затасканной шинели, даже подвытянулось, от осознания своей значимости.
- Ну, не знаю, то "немые", то дети, - протянула Худая. - Не знаю, прямо... Штраф, так и быть, могу простить, а билет надо взять обязательно. Мы можем сами обилечивать. А, вообще, стыдно, дамочка, учите врать ребенка. Ай-яй-яй. Позор, детский билет стоит не дорого...
К ним тихо подошел священник. Он протянул ревизорам деньги:
- Этого хватит?
Худая оторопела, прервав на полуслове уничижительную нотацию. Толстуха машинально взяла деньги, полезла в карман, отсчитала сдачу. Несчастная мать не сразу поняла в чем дело. Когда она сообразила, что за нее заплатили, то покраснела еще больше и рассыпалась в благодарности к священнику.
- Не надо, - остановил её поп, - Господь благословил зверей и детей, потому как беззащитны они перед злым человеком.
- Крещеный? - спросил он, касаясь головки ребенка.
- Нет еще - призналась мать.
- Окрести, - посоветовал священник и вернулся на свое место.
- Слово и Дело, - Задумчиво произнесла Соня. Человек, для которого Слово является работой, совершил поступок, а все, кругом, люди дела, и ни у кого не нашлось Слова для несчастной мамаши. По ее пальто и сумке видно, что не шикует. Вполне возможно, что и на самом деле у нее денег нет.
Алексею стало неловко, что самому не пришло в голову помочь несчастной женщине. И промолчать, показалось ему, значит расписаться в собственной черствости:
- Да.... Если среди священнослужителей попадаются такие чистые люди, то в вере что-то есть.
- Вера-то держится на людях, - заметила Соня.
Разговаривали они тихо. Ревизоры приняли их перешептывание на свой счет и прямиком направились к ним. Глядя, как они приближаются, Соня шепнула Алексею: "Давай свой билет и, чтобы не случилось, не встревай". Скворцов послушно кивнул головой.
- Билетики! - Резко выдохнула худая ревизорша, надеясь, что обнаружила новых нарушителей.
Соня, глядя прямо в глаза дамы в униформе, с улыбочкой подала билеты. Худая лязгнула компостером и чуть не кинула билеты обратно. Соня помедлила их брать, и получилось, что ревизорша осталась стоять с протянутой рукой. Не убирая улыбки с лица, девушка двумя пальчиками, словно опасаясь ненароком коснуться проверяющей, все же забрала билеты обратно. Худая медленно вытянулась в струнку и поджала губы. С высоты своего роста, она с минуту разглядывала Соню, словно инфузорию туфельку через микроскоп, затем обвела глазами купе. Взгляд ее скользнул по Скворцову и замер на Сониной сумке, что стояла между сидениями у окна.
- А это что? - с твердостью мочевого камня в голосе спросила Худая.
Большая сумка занимала много места в купе и, несомненно, доставляла бы неудобство пассажиру напротив, будь он там. Но в вагоне оставались свободные места, и никто не стремился к ним в купе.
- Это? - Удивилась глупости вопроса Соня, - Это сумочка.
- Сумочка? - оторопела Худая, - Это сумочка?!
- Ну, не корзинка же, - Делано вскинула брови Соня, - И не чемодан, и не саквояж.
Лицо ревизорши пошло красными пятнами. Перед ней, человеком в униформе и грозной бляхой на груди все должны никнуть и трепетать. А тут, соплячка в дубленке пытается посмеиваться над ней, ревизором, Родиной поставленной на стражу экономического могущества. Обычно пассажиры с ней себя так не вели. Они ругались, заискивали, умоляли, плакали и даже как-то дрались, но с таким ледяным спокойствием с ней не держались. Худая могла так иногда поглядеть на пассажира, что даже имеющие билеты, невольно чувствовали себя не в своей тарелке. Невозмутимость Сони остановила Худую от желания тут же выбранить молодую нахалку. "Может, ведомственная проверка? - Мелькнуло у нее в голове, но ревизорша отогнала эту глупую мысль, - Девица с сумками слишком молода и слишком хорошо одета для проверяющей. И, потом, о любой комиссии их бы обязательно предупредили. Так всегда бывало. Это, скорее всего, блатная штучка, с папочкой наверху". Она еще раз оглядела Соню. "Кто бы ни был родственничек этой наглой фифочки, хоть министр МПС, а без грамотной выволочки, в пределах узаконенных правил, ей не уйти!" - Решила для себя ревизорша.
