Филип Дик - Лейтесь, слёзы...
— Можно мне взять ключи? — спросил Ясон. Затем протянул руку и стал ждать.
— Но вы можете потерять сознание, и тогда мой хлоппер…
— Тогда летите со мной, — сказал Ясон.
Девушка отдала ему ключи и устроилась на заднем сиденье хлоппера. Ясон, с колотящимся от облегчения сердцем, вставил ключ в зажигание, завел мотор и сразу же на максимальной скорости в сорок узлов направил хлоппер в небо. Машина, как он почему-то отметил, была очень недорогой модели — «форд-грейхаунд». Весьма экономичный хлоппер. И дешевый.
— Очень болит? — нервно спросила девушка. На ее лице в зеркале заднего вида также выражалась нервозность, даже паника. Ситуация была для нее слишком пиковой.
— Нет, — ответил Ясон.
— А какой был наркотик?
— Мне не сказали. — Мескалин к тому времени почти уже выветрился. Слава богу, что физиология секста давала ему силы противостоять действию наркотика. Ясону вовсе не улыбалась перспектива пилотировать медленный хлоппер в дневном движении Лос-Анджелеса, пока у него кайф от мескалина. И, зло подумал он, сильный кайф. Несмотря на то, что она сказала про одну капсулу.
Она. Алайс. Почему же пластинки оказались пустыми, спросил себя Ясон. А где они, между прочим? Охваченный тревогой, Ясон огляделся. Ага, вот они. Рядом с ним, на пустом переднем сиденье. Наверное, он машинально бросил их туда, когда влезал в хлоппер. Так что с ними все в порядке. Можно будет снова попробовать проиграть их на другом фонографе.
— Ближе всего, — заметила крупная девушка, — лететь до больницы Святого Мартина на углу Тридцать пятой и Вебстера. Правда, она небольшая. Но я летала туда, чтобы удалить с руки бородавку, и мне там показалось очень мило. И персонал очень добросовестный.
— Туда мы и отправимся, — сказал Ясон.
— Вам сейчас лучше или хуже?
— Лучше, — ответил он.
— Вы вышли из дома Бакманов?
— Да. — Ясон кивнул.
— А правда, что мистер и миссис Бакман — брат и сестра? То есть…
— Близнецы, — сказал он.
— Это я понимаю, — сказала девушка. — Но знаете, очень странно становится, когда видишь их вместе. Кажется, что они муж и жена. Они целуются и обнимаются, и он держится очень почтительно по отношению к ней. А иногда у них бывают страшные перепалки. — Девушка немного помолчала, а затем, подавшись вперед сказала: — Меня зовут Мари-Анн Доминик. А вас как зовут?
— Ясон Тавернер, — сообщил ей Ясон. В конце концов, вряд ли это хоть что-либо значило. После всего, что пролетело как одно мгновение… Но тут голос девушки ворвался в его мысли.
— Я горшечница, — стыдливо сказала она. — В этих свертках горшки. Я отвожу их на почту, а оттуда их посылают в Северную Калифорнию. Чаще всего Гампу в Сан-Франциско и Фрезеру в Беркли.
— И как, хорошие у вас горшки? — машинально спросил Ясон.
Почти весь его разум, все его чувства остались зафиксированы на том самом моменте, когда он открыл дверь ванной и увидел Алайс — вернее, то, что от нее осталось, — на полу. Голос мисс Доминик едва до него доходил.
— Я стараюсь. Но самой мне трудно судить. По крайней мере, их покупают.
— У вас сильные руки, — сказал Ясон, не найдя ничего лучшего. Он по-прежнему говорил почти машинально, словно работала лишь какая-то часть его разума.
— Спасибо, — сказала Мари-Анн Доминик.
Молчание.
— Вы уже миновали больницу, — сказала Мари-Анн Доминик. — Она немного сзади и слева. — В ее голосе снова послышалось беспокойство. — Вы действительно туда направляетесь, или здесь какое-то…
— Не бойтесь, — сказал Ясон, на сей раз полностью отдавая себе отчет в сказанном. Он использовал все свои способности, чтобы сделать голос располагающим к себе и убедительным. — Я не беглый студент. И не беглец из исправительно-трудового лагеря. — Он повернул голову и посмотрел ей прямо в лицо. — Но я в большой беде.
— Так вы не принимали токсического наркотика? — Голос девушки дрожал. Выглядело все так, будто то, чего она всю жизнь боялась, наконец произошло.
— Сейчас я сяду, — сказал Ясон. — Чтобы вы чувствовали себя в безопасности. Я уже достаточно далеко оттуда улетел. Пожалуйста, не пугайтесь. Я не причиню вам вреда.
Однако девушка сидела скованная и встревоженная, ожидая… впрочем, никто из них не знал, чего именно.
На оживленном перекрестке Ясон приземлился на мостовую и открыл дверцу. Но затем, импульсивно, ненадолго задержался в хлоппере, повернувшись к девушке.
— Пожалуйста, выходите, — дрожащим голосом произнесла Мари-Анн Доминик. — Ужасно не хочется быть невежливой, но я правда боюсь. Наверное, вы слышали про обезумевших от голода студентов, которые невесть как прорываются через баррикады вокруг кампусов…
— Выслушайте меня, — резко перебил ее Ясон.
— Хорошо. — Девушка села прямее, сложив руки на уложенных на колени свертках и со страхом ожидая его слов.
— Нельзя так запросто путаться, — сказал Ясон. — Иначе и жить не стоит.
— Да, конечно. — Мари-Анн Доминик скромно кивнула. Вид у нее был такой, будто она выслушивает лекцию в институтской аудитории.
— Вы всегда так боитесь незнакомцев? — спросил Ясон.
— Пожалуй, да. — Она снова кивнула и на сей раз повесила голову, словно он в чем-то ее стыдил. Впрочем, в какой-то мере так оно и было.
— Страх, — сказал Ясон, — толкает вас на ложный шаг куда чаще, чем ненависть или ревность. Если вы боитесь, вы не можете всецело отдаться жизни; страх всегда, всегда заставляет вас что-то придерживать.
— Пожалуй, я понимаю, о чем вы, — сказала Мари-Анн Доминик. — Около года назад раздался жуткий стук в дверь. Я побежала в ванную, заперлась там и притворилась что меня нет дома. Я подумала, кто-то хочет ко мне вломиться… а впоследствии выяснилось, что у живущей выше этажом женщины рука застряла в раковине — у нее раковина типа «безотход». Туда упал нож, женщина сунула руку его достать и сама попалась. А ее сынишка у двери…
— Так вы понимаете, что я имею в виду? — перебил Ясон.
— Да. Я хочу, чтобы все было по-другому. Правда хочу. Но я все равно такая.
— Сколько вам лет? — спросил Ясон.
— Тридцать два года.
Ясон удивился — она казалась намного моложе. Очевидно, Мари-Анн Доминик так толком и не повзрослела. Он почувствовал к ней симпатию. Как тяжело ей было, наверное, впустить его в свой хлоппер. Впрочем, тут ее страхи в какой-то мере оправдывались: Ясон просил у нее помощи вовсе не по той причине, которую назвал.
— Вы очень милая, — сказал он ей.
— Спасибо, — скромно поблагодарила Мари-Анн Доминик.