Морье Дю - Голодная Гора
Наконец он добрался до места, откуда видна была дорога, - и вот она перед ним, заваленная валунами, обломками скалы и землей; всюду сочится вода, проникая из потока; дорога разрушена еще больше, чем он предполагал и - о, Боже Всемогущий! Что это там? Среди груды камней и крупных обломков лежит перевернутая двуколка, рядом - пони, у него дергаются ноги, а на дороге кто-то стоит, взывая о помощи...
- Фанни-Роза... Фанни-Роза... - И он спрыгивает вниз на дорогу, и вот она уже рыдает, дрожа, в его объятиях, указывает пальцем на лошадь, которая дергается, пытаясь из последних сил освободиться от сбруи, на колеса перевернутой двуколки, и все это время у него в ушах стоит шум воды, грохот потока, обрушившегося на дорогу, а его отец и Вилли Армстронг с ужасом смотрят на груду обломков, на эти камни, и в их глазах он читает отчаяние...
- Фанни-Роза... Фанни-Роза...
Он прижимает ее к сердцу, поднимает на руки и несет прочь от воды и обломков, на край дороги, на склон, еще не тронутый разрушением, на мягкую влажную траву, целует ее руки, губы, волосы, а она прижимается к нему с рыданием...
- Я жива, - рыдает она, - жива, со мной ничего не случилось, а где Джейн? Что с ней? Пусть они найдут Джейн...
Рушится дорога на склоне горы, катятся камни, сыплется земля, льются гневные воды из шахты на Голодной Горе.
В ту ночь в Клонмиэре родился Джон Саймон Бродрик, тот самый, что будет впоследствии известен в семье как "Бешеный Джонни", но не было волшебницы-крестной, которая осенила бы благословением его темную головку и взмахнула бы волшебной палочкой; она покинула его, ускользнула, вслед за своим братом Генри.
5
Когда младенцу сравнялось три месяца, Фанни-Роза заявила, что ему необходимо сменить обстановку, и, хотя доктор Армстронг уверял, что никогда еще не встречал такого здорового младенца - во всяком случае, с такими здоровыми легкими, - Фанни-Роза возразила, что доктора ничего не понимают в маленьких детях и что самое главное - это материнский инстинкт.
Итак, Джон вместе с женой, сыном и со всеми собаками переправились на ту сторону воды и водворились на несколько месяцев в Летароге.
Жизнь в этом доме на ферме текла мирно и счастливо; по вечерам, когда младенец спокойно спал наверху на попечении старухи Марты, в гостиной царила атмосфера тишины и покоя - занавеси задернуты, горят свечи, в камине теплится огонек, Фанни-Роза сидит возле него в кресле и шьет какой-нибудь новый наряд для Джонни, который моментально из всего вырастал, и время от времени поглядывает на мужа со своей быстрой оживленной улыбкой, чаще всего для того, чтобы что-нибудь ему рассказать о необыкновенном уме их сына.
Джон считал, что Фанни-Роза очень хорошо придумала, когда решила переехать на ту сторону и поселиться в Летароге. Здесь, в этой уютной долине, на ферме, полной разных животных, гдя рядом расположена маленькая деревушка, а возле дома течет спокойный ручей, несчастье, случившееся в начале лета, казалось далеким, и о нем можно было не вспоминать по несколько часов кряду. Боль от трагедии, унесшей жизнь Джейн, немного притупилась, и со временем стали даже думать, что смерть избавила ее от долгих безрадостных лет стародевичества. Забыть, не успев проститься, это не для нее. Нельзя было себе представить, что она через год или через два вышла бы замуж за кого-нибудь другого. Она бы вздыхала, стала бы вянуть и зачахла бы, словно цветок, у которого поникла головка. Лучше уж уйти сразу, мгновенно и бесстрашно, у подножья Голодной Горы, не оставив после себя горьких воспоминаний, у только портрет восемнадцатилетней девушки, у которой такие теплые карие глаза, полные надежды, и маленькая изящная ручка, перебирающая жемчужины ожерелья на шейке. Джон тосковал по ней, в его сердце, там, где была она, образовалась пустота, но здесь, в Летароге, он стал думать: это к лучшему, что она умерла.
Первые недели после ее смерти были очень тяжелыми. Отец был потрясен; он сразу сильно состарился - заперся у себя в библиотеке и не желал ни с кем разговаривать, даже с Барбарой. Какие муки, какие страдания он испытывал, сидя один в темной безрадостной комнате, этого никто из них не знал. Но когда он, наконец, оттуда вышел - они ведь боялись, что он превратится в сломанного человека, тень прежнего Медного Джона, - они увидели, что изменился он мало, разве что морщины на лице стали глубже да глаза смотрели еще более твердо.
Джон, чья ненависть к шахте усилилась после наводнения чуть не в десять раз, обнаружил, что он окончательно не может обсуждать с отцом деловые вопросы, и каждое утро смотрел, как отец после завтрака отправляется на шахту, с чувством недоумения, почти что отвращения. Когда, меньше чем через три месяца после того, как Джейн покинула их, отец объявил, что прибыла новая паровая машина, что она уже установлена и будет выкачивать воду из новой шахты без малейших затруднений, так что через месяц они уже смогут отгружать медь в Бронси, Джон встал и вышел из комнаты. Вскоре после этого Фанни-Роза предложила переехать в Летарог, и Джон, в первый раз в своей жизни, с радостью покинул Клонмиэр.
Он рассуждал сам с собой, что теперь, когда у него есть жена и ребенок и большая вероятность дальнейшего прибавления семейства, он больше не может жить в доме отца с прежним удовольствием. Шесть коротких месяцев после женитьбы он испытывал гордость обладания, однако после возвращения семьи в Клонимэр последний перестал ему принадлежать. Когда-нибудь, возможно, через много лет, он к нему вернется, но до этого времени лучше, если он будет туда приезжать только в качестве гостя, а пока подыщет что-нибудь для себя, Фанни-Розы и маленького Джонни.
- Вся беда в том, - говорила ему Фанни-Роза, - что ты не можешь противостять отцу. И ты, и сестры - все вы его боитесь. А между тем, хорошая ссора иногда помогает: когда как следует покричишь, воздух становится чище...
- Ссоры и крики я ненавижу еще больше, - отвечал Джон, - Клонмиэр принадлежит отцу, и пока он жив, лучше не пытаться жить вместе с ним. А теперь, радость моя, у нас есть наш собственный дом по эту сторону воды, и я могу здесь заниматься своими борзыми, а ты - производить на свет наших детишек.
- По-моему, в тебе сидит какая-то сатанинская гордость, Джон, ты так любишь свой Клонмиэр, так хочешь им владеть, что не желаешь делить его ни с кем.
- Возможно, ты права, у меня сатанинская гордость, но правда и то, что я не хочу делить свою Фанни-Розу с этим чернявым дьяволенком, моим горластым сыночком, который обладает всеми недостатками своего отца и избалованной маменьки, но при этом начисто лишен их достоинств. Так что чем скорее ты заведешь следующего, тем лучше, хотя бы для того, чтобы этому чертенку пришлось немного потесниться.
