Стивен Холл - Дневники голодной акулы
Каждые два-три часа мы ненадолго останавливались. В маленьком красном блокноте Скаут отмечала наше продвижение, мы пили воду и, может быть, слегка перекусывали, потом ухаживали за Иэном и — снова пускались в путь. Один за другим проходили бесцветные промежутки времени. День обратился в вечер, у нас иссяк запас шуток и игр, и наше путешествие стало по большей части молчаливым, задумчивым и изнуряющим маршем. Около шести Скаут наконец объявила о привале, и мы сбросили с себя рюкзаки, чтобы устроиться на ночлег.
К этому времени мы добрались до разрушенного склада, одного из тех, покатые гофрированные крыши которых подпираются стойками и снабжены двумя рядами застекленных прорезей для доступа света. Стекло по большей части было разбито, и в дальнем конце зеленые щупальца плюща оплетали стойки и ползли по стенам. Трамвайные линии неба над нами были все той же низко нависающей, пропитанной смогом багровой хмарью, которую мы видели утром. Казалось, дня в этом городе не было вообще.
Улегшись на песчаный пол рядом со своим рюкзаком, я смотрел на облака.
— У меня ноги задеревенели.
Скудной доли сумерек, достававшейся нам, было недостаточно, чтобы читать, поэтому Скаут взяла фонарик, чтобы снова просмотреть записи в своем блокноте.
— А мы неплохо продвигаемся, — сказала она. — Завтра будем на месте.
Завтра. Мы найдем Трея Фидоруса завтра.
— Хорошо, — сказал я, закрывая глаза и ни о чем другом не думая, кроме как о радости быть неподвижным.
— Эй!
— Что?
— Что ты собираешься делать со своим котом?
Открыв глаза, я повернулся на бок.
— А что с ним такое?
— Ну, он же не может, подобно нам, просто взять рулон туалетной бумаги и дождаться, пока другой пройдет вперед, так ведь? Он уже целый день сидит взаперти.
Об этом я не подумал. Если Иэн сходит в контейнере под себя, а потом придется его в нем нести…
Перекатившись на спину, я зажмурился.
— Скаут, скажи мне, что делать.
— По-моему, его надо выпустить.
— А если он убежит?
— Не думаю, чтобы он собирался бежать.
— Но ты же понимаешь, что я имею в виду.
— Куда ему деваться? Или ты хочешь весь завтрашний день нести Иэна в его собственной моче и дерьме?
Я разлепил один глаз.
— Очаровательная перспектива.
— Да-да, так оно и случится.
Она была права. Я кое-как встал на колени, потом, превозмогая боль, поднялся на ноги. Контейнер стоял рядом с тем местом, где Скаут, усевшись на свой рюкзак, продолжала смотреть в блокнот, делая пометки при свете фонарика. Опустившись на корточки перед ящиком Иэна, я взглянул через перекладины. Было почти темно, и я, кажется, различил только два огромных кошачьих глаза. Иэн, разумеется, видел меня превосходно.
— Хорошо, — сказал я. — Сейчас я тебя выпущу, чтобы ты мог сходить по своим делам. Никуда не убегай. У нас для тебя есть несколько банок восхитительного тунца, правда, Скаут?
— Правда.
— Так что тебе будет намного хуже, чем мне, если ты вздумаешь исчезнуть. Ну что?
Никакой реакции из ящика.
— Ладно, открываю.
Я щелкнул задвижкой и распахнул дверцу настежь. Через мгновение оттуда выбралась рыжая туша Иэна; сперва он ступал осторожно, затем, оглядевшись вокруг с выражением, какое напускают на себя взрослые дебилы, когда глядят на новые машины других дебилов, неторопливо затрусил в глубины склада.
— Он не вернется.
— Брось, — сказала Скаут, убирая свой блокнот. Потом, видя, что я по-настоящему обеспокоен, добавила: — Разумеется, вернется. Ты ведь растолковал ему насчет тунца и всего остального.
— Да ну тебя, — сказал я, улыбаясь против своей воли. — Но я не знаю, что буду делать, если его потеряю. Просто мы всегда были с ним вместе, понимаешь?
— Понимаю. Он вернется. Не беспокойся, — Скаут встала. — Давай разведем костер, пока еще не совсем стемнело. Там, возле люка, через который мы поднялись, валялись несколько деревянных поддонов, не принесешь ли парочку сюда? А я пока соберу бумаги для растопки.
Что-то во мне порывалось сказать — а вдруг кто-нибудь сюда заявится, если мы разведем костер, вдруг кто-нибудь вызовет полицию? Но я промолчал, отчасти потому, что слишком устал, и отчасти потому, что начинал понимать, как устроено внепространство — в нем никто никогда не появляется.
Несмотря на беспокойство об Иэне, я испытывал теплое чувство, оттого что мне опять предстояло спать в одном помещении со Скаут. Быть частью команды, частью единого целого. В тысячный раз за тот день я думал о том, как с ее бледных ног соскальзывают мои брюки и как она через них переступает, в моих трусах, плотно облегающих ее таз и бедра. Быть частью команды, думал я, да, конечно, Эрик, вот что это такое. Я пошел за поддонами.
* * *Костер разгорелся, отбрасывая тени. Мы открыли банку бобов и стали поочередно обмакивать ломти хлеба в оловянную миску Скаут, служившую нам для совместной трапезы. Я сказал, что надо бы попробовать поджарить хлеб на костре, но Скаут улыбнулась и помотала головой.
— Поджаривать хлеб на открытом огне. Звучит, как нечто самое древнее в мире, правда? Но ты только спроси хоть у кого-нибудь, кому приходилось попробовать.
Я стал гадать, не пытался ли когда-нибудь Эрик Сандерсон Первый поджарить хлеб на костре рядом со своей палаткой на Наксосе. Не делали ли мои руки подобной попытки? Я представил себе, как они с Клио ругаются из-за испорченного хлеба, а потом — как они над этим смеются. Когда их обоих не стало, история забыла о том, имело ли когда-либо место такое событие и как они на него отреагировали, если имело. Глядя в огонь, я решил не мешать им смеяться. До меня вдруг дошло, что я уже очень долго не думал об Эрике Сандерсоне Первом.
Когда бобы исчезли, Скаут налила в миску немного воды и ополоснула ее.
— Знаешь, ты не спросил меня еще об одной вещи.
— Одной? — сказал я. — Я тебя вообще ни о чем не спрашивал. Я не знаю, действительно ли тебя зовут Скаут, откуда ты, сколько тебе лет — я вообще ничего о тебе не знаю.
— Верно. Но этих вопросов ты не задаешь, потому что для парня ты на удивление тактичен. Понимаешь, что я натура тонкая, и не хочешь ранить моих чувств.
Я попытался найти в этих словах какую-нибудь ловушку, но никакой ловушки в них не усматривалось.
— Спасибо, — осторожно сказал я.
Скаут улыбнулась. Если и здесь присутствовал какой-то подвох, то его скрывали отблески костра.
— Но вернемся к тебе. Нет, на самом деле ты хотел спросить меня о том…
— Кто тебе сказал, что ты можешь надеть мои трусы?
— И нельзя ли будет получить их обратно нестиранными?
