Владимир Михайлов - Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология)
— Не понимаю вашего сарказма, — сказал Ольсен, бледнея..
— Не обижайтесь, Ивар, — мягко вставил Киро-га, но в самом деле неясно, чем все это кончилось.
— Вы же слышали мой ответ Генриху. Я действительно не знаю, потому что прибыл из XVII века и не успел заглянуть в энциклопедию.
— Вы это всерьез? — спросил Лефер.
Малинин дернул его за рукав.
— Конечно, всерьез, — ответил он за Ольсена. — Ивар прав, это мы должны сообщить ему, чем все дело кончилось. Можете не тратить время на энциклопедию, Ивар. Король Генрих IV был убит Равальяком 14 мая 1610 года.
Ольсен кивнул и стал вдруг усиленно растирать пальцами лоб. Малинин, встревоженный, подошел к нему.
— Что с вами? — Он достал миниатюрный карманный анализатор и приложил его к ладони Ольсена. — Видите, пульс вялый, давление немного ниже вашей нормы. Вам надо прилечь.
— Пожалуй, — согласился Ольсен.
— Ступайте, голубчик. После таких подвигов и самому Геркулесу понадобился бы отдых.
— Скорее меня утомил рассказ. Когда все переживаешь заново…
Он не договорил и, сделав прощальный жест, ушел.
— Что-нибудь серьезное, доктор? — спросил Ле-фер.
— Не думаю. Обычное нервное истощение. Было бы мудрено, если б обошлось без этого. Помните, Кирога, как вы себя чувствовали, вернувшись из такого же путешествия?
— Еще бы. Теперь, когда этот задира ушел, признаюсь, что ему досталось куда больше. — Кирога улыбнулся. — Лично я предпочитаю иметь дело с игуанодонами.
Гринвуд шелкнул пальцами, требуя внимания.
— Завтра утром от нас ждут отчета, — сказал он официально. — Будем прерываться или обменяемся впечатлениями по свежим следам?
— Я бы не прочь пообедать, — заявил Лефер.
— Потерпите, ничего с вами не случится, — возразил Гринвуд.
— Велите хоть принести бутербродов и пива.
Они молча ждали, пока расторопные роботы подкатили к каждому поднос на колесиках, уставленный едой.
— Если говорить о технике… — начал Гринвуд.
— А тут и говорить нечего, — перебил его Лефер. — Все сработало безупречно.
— Нам следует подумать, достаточно ли у хрононавта средств защиты. По рассказу Ольсена можно судить, что из некоторых опасных ситуаций он выбрался чудом.
— Он не мог не выбраться.
— Чего спорить, Лефер! — рассердился Кирога. — Кому помешает, если, скажем, ваш аэропакет можно будет разобрать на полминуты быстрее? Ведь экстремальные условия возникают у кого угодно, хотя бы у тех же космонавтов. Вообразите, что работаете на них.
— Давайте не пререкаться — призвал Малинин.
— Мне кажется, надо иметь в виду следующее, — назидательно заметил Гринвуд. — Мы обязаны одинаково позаботиться как о сохранении жизни путешественников во Времени, так и о неприкосновенности исторической среды. Это аксиома. И обе задачи имеют одно решение. Чем лучше обеспечена безопасность хрононавта, тем меньше у него необходимости пускать в дело всевозможные защитные средства, если и не разрушающие среду, то оставляющие на ней чувствительные отметины. Последствия подобной беспечности могут сказаться не сразу, но, накапливаясь мало-помалу, они способны в конце концов вызвать обвал, своего рода историоспазм, по типу экоспазма, угрожавшего человечеству в конце XX века. Кроме того, мы должны очистить историю от домыслов, а не добавлять к ним новые сказочки. Мы с вами обязаны принять все сообщение Ольсена за рабочую гипотезу и критически оценить каждый бит его информации…
— Так бы сразу и сказали, — вставил Малинин.
— Критически оценить каждый бит его информации, — повторил Гринвуд, не позволяя отобрать у себя трибуну. — При таком подходе мы сталкиваемся со множеством очевидных несуразностей и просто темных мест. Их не перечесть. Почему Ольсен вспомнил о камере только тогда, когда появилась королевская процессия, разве средневековый Париж сам по себе не заслуживает запечатления на пленке? Еще более странно другое: почему он показал нам только свою беседу с королем? Кстати, во время короткой паузы, пока вы занимались чаепитием, я спросил Ивара, куда подевалась кинохроника кортежа на улице де ла Ферронри.
Он ответил невразумительно: пленка-де оказалась некачественной. Где это слыхано!
— Да, — подхватил Кирога, — для меня тоже многое осталось неясным. Ну, скажите на милость, откуда взялась старинная лютня? Какая-то мистика!
— Непостижимо! — присоединился к нему Лефер.
Малинин тоже было собрался поддакнуть, но, заметив хитрую улыбку на губах Гринвуда, решил подождать. И не ошибся.
— Эх, — сказал Гринвуд, если б все загадки так просто отгадывались! Эта прекрасная лютня XV века взята из Луврского музея при поручительстве Глобального совета и под личную ответственность известного профессора Гринвуда.
— Так это ваша проделка?! — воскликнул Лефер.
— Что значит проделка? — обиделся Гринвуд. — Разве неясно, что такая неповторимая деталь может сыграть решающую роль в воссоздании реальной исторической атмосферы!
— Так-то так, но ведь ее придется возвращать.
— Ну и что? — спросил Гринвуд, с недоумением глядя на Малинина.
— Это может серьезно травмировать Ольсена.
— Чепуха, он не кисейная барышня, посмеется вместе с нами и забудет.
— К слову, — сказал Кирога, — когда вы думаете раскрыть ему глаза?
— Не раньше, чем через месяц, — ответил Малинин. — Надо дать время, чтобы впечатления ослабли, потускнели, тогда с ними легче расставаться. Помните, Кирога, когда мы рассказали вам самому?
— Через неделю.
— Вот именно. И поторопились. Вы никак не хотели поверить. Легко понять: чуть ли не гладили руками своих возлюбленных рептилий, и вдруг их отбирают. Обретенное сокровище на глазах превращается в иллюзию, в дым — есть от чего расстроиться.
— Ну хорошо, — вернул их к делу Гринвуд, — с лютней все ясно, но как вы объясните самую вопиющую несуразность в рассказе Ольсена.
— Хрононавта из XXX века?
Гринвуд кивнул.
— Теоретически, — начал Лефер, — это вполне допустимое предположение…
— Ах, оставьте, вы прекрасно знаете, что сейчас речь не об этом. Обратите внимание, что довольно правдоподобное в других отношениях поведение Ольсена становится запутанным и противоречивым, как только дело касается покушения. Сначала он признается Генриху, что хотел предостеречь его, потом заявляет ему, что всякое вмешательство в исторический процесс путешественникам во Времени строго запрещено. Каков в этом смысл? Если уж он солгал раз, чтобы войти в доверие к своему, скажем так, объекту, то зачем было через несколько минут откровенничать? За всем этим определенно что-то кроется.
