Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)
Музыка покатилась широкой волной вниз с холма.
- Раскинулось море широко... - загремел над Новыми Палестинами голос Демида, и все чуть ни присели от неслыханной прежде мощи. - ...и ветер гуляет вдали... товарищ, плывем мы далеко, подале от нашей земли...
Новопалестиняне, завороженные, стояли не шевелясь. А песня неслась в поля, кружилась, как невидимая метель, и ощущали люди, словно внутри у них что-то просыпается, что-то бесстрашное и непобедимое. И кто-то из них, подумав: "А вдруг это душа?" украдкой на ангела глянул. А ангел, тоже завороженный, стоял и смотрел на Катю. И Катя смотрела на него. И так хорошо им было, укутанным в эту мощную песню, так радостно, словно для них двоих эта песня звучала.
"Перекую я его, - с твердой уверенностью подумала Катя. - Моим будет навсегда!"
"Милая, - думал ангел, - сколько добра в твоих глазах светится, сколько тепла!.."
А музыка гармони, сплетаясь с песнею, превращалась в ветер, ощутить который можно было только человеческой душою. И не наклонял этот ветер ровненький столбик дыма, что из трубы коптильни поднимался, не стряхивал этот ветер снег с сосновых крон стоявшего за речкой леса.
Горбун-счетовод, будто любовью переполненный, смотрел и ласкал взглядом сына своего Василька, дремавшего на руках у жены.
А Демид Полуботкин уже запел новую песню.
Славное море - священный Байкал, славный корабль - омулевая бочка...
И еще громче звучал его голос, поднимавшийся высоко-высоко над холмом.
Вышел на эту песню из коптильни Захар, вышел и стал, рот разинув, а следом и Петр выглянул из-за открытой настежь двери.
Архипка-Степан посмотрел туда, вниз, на Захара и Петра.
Думалось ему о том, что это он, беглый колхозник, крестьянин и внук крепостного, привел людей к счастью, сюда вот, на этот холм. И люди теперь здесь жили и этой жизни радовались и ей же удивлялись.
И тут заметил он, что из-за ближних к холму стволов сосен вышли не вместе, а порознь несколько бородатых мужиков в тулупах, перевязанных веревкой. А за веревкой, как за ремнем, топоры и ножи у них торчали. Вышли эти мужики и остановились - тоже песню слушали.
"Лесорубы или разбойники, - подумал про них Архипка-Степан, но подумал без подозрения, а с любовью. - А кто б они ни были, все одно русские люди, и душа у них русская, иначе не вышли б они на песню из лесу".
Допев вторую песню, решил Демид передохнуть. На пень сел.
Мужики, что из лесу вышли, подождали чуток другой песни и, не дождавшись, снова в лес ушли. И не вместе, а порознь, словно и не знали они друг друга.
Глава 17
После недели дождей снова пошел снег.
Банов сидел за столом, пил чай с медом и просматривал новые инструкции, присланные с курьером Нарком-проса.
В дверь постучали.
Зашел учитель Можайкин.
- Товарищ директор, - сказал он. - Вот... это моя мама собирала, очень помогает при простуде.
Банов кивнул.
Учитель положил пакет с травами на стол директора и вышел.
Тут же раздался телефонный звонок, и директор снял трубку.
- Алло...ап-ппкх...алло... - прокричал он. - Что? Какие данные?
Звонили из Наркомпроса, просили прислать данные на учащихся, решивших поступать в кулибинские и суворовские училища.
- Хорошо, - сказал в трубку Банов, поняв, в чем дело. - Подготовлю!
Вызвав завуча, директор поинтересовался, где эти данные, и выяснилось, что они уже два дня лежат на его директорском столе под кипой других бумаг, отчетов и учительских рапортов.
Отпустив Кушнеренко, Банов просмотрел списки учащихся.
- Всего сто пятьдесят два, - прошептал он сам себе. - Негусто.
И тут взгляд его упал на знакомую фамилию.
"Роберт Ройд, 7-Б класс. Суворовское училище", - прочитал он и задумался.
Снова скрутил Банова приступ кашля, горло раздирало до боли, и директор налил себе еще одну кружку чая, разболтал в ней две столовые ложки меда, глотнул.
На минутку полегчало.
Вспомнился Банову прошлый четверг, когда они с Кларой замечтались на подкремлевском холме и едва избежали неприятностей. Два часа они искали нужную тропинку под проливным дождем. Карпович куда-то пропал, но им каким-то чудом удалось выйти к знакомому зеленому двухэтажному дому, найти нужную дверь, и после бесконечных лестниц и темных коридоров они в конце концов оказались наверху. Совершенно мокрые, они чуть ли не бегом покинули Кремль и через двадцать минут поднялись к Кларе.
Отдышались. Клара переоделась и нашла кое-что из одежды покойного брата, чтобы и Банов мог переодеться.
Потом они выпили по сто граммов водки против простуды, но это не помогло. Уже на следующее утро Банов захрипел и стал кашлять.
Но не это было самое обидное. Больше всего огорчало Банова, что он забыл внизу на холме свой коричневый портфель. В портфеле лежали какие-то школьные бумаги, но что именно - Банов не помнил. Однако понимал, что как только кто-то обнаружит портфель, у директора начнутся очень серьезные неприятности.
Кларе он об этом ничего не говорил. Пытался дозвониться до Карповича, но там никто не брал трубку. Это тоже было подозрительно, ведь после исчезновения Карповича Банов больше не слышал и не видел своего боевого товарища.
С трудом дождавшись окончания учебного дня, он даже не разрешил Петровне вымыть полы. Закрыл дверь. Поднялся на второй этаж и позвонил Кларе.
- Клара? Алло? - говорил он. - Знаешь, Роберт хочет в суворовское.
Клара не удивилась. Она уже знала об этом.
- Пускай идет, он уже взрослый, - ответила она. - Ты вечером придешь? Я тебе горчичники поставлю...
- Хорошо, - сказал Банов и, попрощавшись, положил трубку на аппарат.
К вечеру погода разбушевалась, и снег повалил плотными белыми охапками.
Банов шел по темному переулку, придерживая руками полы своего пальто, сшитого из старой шинели. Оно было застегнуто на одну пуговицу - остальные уже потерялись.
Клара ждала его. На плите стояли горячие щи.
- А Роберт где? - поинтересовался Банов.
- В драмкружке.
- А что они там репетируют? - спросил Банов.
- Что-то про атеизм... - ответила Клара. Сели ужинать.
- В Европе забастовки, - сообщила вдруг Клара. По радио передали.
Банов не ответил. Рот был забит щами, да и не очень-то его интересовало, что происходит в Европе.
- Роберт уезжает в пятницу, - проговорила Клара минут через пять. - В Якутск. Там будет жить и учиться. Переезжай сюда жить... Комната Шкарницкого теперь пустая. Можешь занять.
Банов задумался. После горячих щей в горле было приятно и тепло.
Подумав, он кивнул.
Клара сдержанно улыбнулась. Встала, подошла к плите. Проверила, сварилась ли картошка.
- Еще чуть-чуть, - сказала она, обернувшись. - Да, ты знаешь, что я нашла?
