Юрий Слащинин - Боги в изгнании
«Я долго не выходила из дома, чтобы не попадаться им на глаза. Лезут в голову, следят, учат…»
«Пусть лезут, кому положено. А этих всех бездельников отучу! - грозно бросила в ментал мать-Баук. - Пусть только сунутся еще раз! Я им такой надзор устрою, быстро выведу на самоанализ!»
Угроза возымела действие. Ладен почувствовала, как из головы уходит удручающая стесненность - следствие бесцеремонности соглядатаев, которые в момент подслушивания мыслей допускали небрежность настройки. Стало легко и хорошо. Совсем как прежде.
«Убедилась?! Вот и не поддавайся. Сама кусай. Я многому научилась, пока хранилась там… И тебя научу. Мы здесь каждому перекроем воздух, если заденут нас».
Обед пришлось готовить древним методом при отключенной автоматике.
Инициативу взяла мать-Баук. Она резала мясо, крошила остатки овощей, добавляла специи - делала все это несколько неуклюже из-за отсутствия практики у носителя, но зато с повышенным старанием и смакованием, которые могли понять только воскресшие к жизни. И говорила, говорила: «Волю его подавила я сразу, а как заставить ходить и двигаться - позабыла. Кричу ему: иди! А он стоит. Представляешь мое состояние?! Называется, дождалась вечности. Воскресла. Носителя получила, а пользоваться им не могу, представляешь?!» Ладен осмотрела носителя взглядом владелицы, заполучившей новое имущество. Раб был крупный, сильный и, судя по цвету лица, абсолютно здоровый. И красивый, пожалуй, отметила она его правильные черты лица. Вспомнила Биза и украдкой вздохнула: где он? Вернется ли? Неужели все кончено?
«А ты знаешь, что надо делать? - продолжала увлеченно рассказывать мать-Баук. - Просто хотеть!» «Чего… хотеть?» «Идти хотеть, взять, поставить, встать, лечь… Хотеть, а он все сделает механически, соответственно своей натренированности».
Ели они на кухне. И если закрыть или как-то отвести глаза, чтобы не видеть мелькающих над столом чужих рук, а только слышать голос матери, то можно легко представить, что вот она, Ладен, вернулась в свое беззаботное детство…
«Тело преходяще, - говорила мать. - Стареет. Дурнеет. Умирает. А мы - кселензы, мы - вечные и меняем тела, как одежду. Так и пользуйся телами, как подобает Вечным, И не отводи глаз».
«Я не отвожу, мама».
«А я вижу, что отводишь, не хочешь привыкать к моему новому обличью. Тебе не нравится, что я на мужском теле. А я, может, специально взяла его для тебя».
Ладен непонимающе вскинула взгляд на мать, но увидела перед собой чужого мужчину, с хрустом пережевывающего хрящи. Соединения внутреннего образа с внешним не происходило, и Ладен опять потупилась, заговорила лишь затем, чтобы не молчать:
«Для меня?… Зачем?»
«Затем, чтобы в доме был настоящий мужчина, а не слизняк. Ты же, уверена, еще не знаешь, что это такое. Ох, ох, как она застыдилась, - подсмеивалась мать. - Ручкой закройся еще. Ах, девочка моя неумная. Не скорби, а радуйся».
«Чему?»
«Тому, что живешь».
«Как?»
«Хоть как! Жизнь полна условностей, их велят соблюдать, а ты отбрасывай, - заговорщицки шептала мать-Баук, - Я это там поняла. И поэтому противно видеть, как вы здесь киснете по пустякам. Смотришь на лица, а на них - страдания. Свет не в радость. И морщатся, и скулят друг другу. Не знают, каково на том свете, когда вокруг тьма, а у тебя нет даже какого-нибудь отростка, чтобы пошевелиться, почувствовать себя живой. Готова вновь стать старухой, больной и несчастной, лишь бы жить. Червяком стать готова. За глоток жизни все на свете отдашь».
«Ты Виза отдала?…» - сказала Ладен и насторожилась, воспринимая поток заметавшихся мыслей матери.
«Кто сказал?… А, ты подозреваешь. Свою родную мать подозреваешь. Ладен, девочка моя, как ты можешь, - говорила мать, а носивший ее Баук раб тупо смотрел на Ладен, напрягаясь от внутреннего дискомфорта. Голос матери переменился из напористо-поучающего на заискивающе-обволакивающий, словно усыпляющий, уводящий куда-то в сторону от опасной темы. - Я подвожу тебя к пониманию осмысленного там, хочу, чтобы ты не была дурой, а пользовалась жизнью, как я».
«Не надо, - тряхнула головой Ладен, чтобы уйти от появившегося перед глазами абриса зеленого цузара. - Если ты не предала Биза, то за что тебе дали носителя?»
«Наводила порядок».
«На том свете?»
«На том свете и идет самая лютая борьба, чтобы выбраться на этот свет. Тебе-то безразлично было, каково мне там. Сдала - и довольно, терпи, мама», - говорила мать-Баук с появившейся ноткой обиды. Накормив своего носителя, она заставила его соскрести остатки пищи в кухонный утилизатор, опустить посуду в мойку и усадила в кресло перед подставом закурившейся скаракосты. Раб вдыхал дымные шары, а мать-Баук блаженствовала, хотя и продолжала укорять дочь в равнодушии.
«Ты несправедлива. Ты знаешь, зачем мы прилетали, - говорила Ладен, вспоминая так хорошо начавшийся день. Только сейчас Ладен поняла, какой безмерно счастливой она была. Полет на собственном флайере, за спиной - сын, рядом - муж. Любимые. А впереди столько надежд! - Биз все равно стал бы первой рукой даже без его придумок. Кому они мешали? Тебе, мама. Кроме тебя, ведь никто не знал, что он что-то придумал».
«Над городом сотни антенн мысленного надзора. С каждой могли уловить наш разговор, как и сейчас, между прочим».
«Наши кухонные разговоры никому не нужны. А если бы тогда уловили наш разговор, то тебе не дали бы носителя в обход годовой очереди».
«Но… сейчас их везут сюда миллионами. Идет усмирение рабов».
«Я видела их. Они тощие и больные».
«Я… я откормила своего. Я уже двадцать дней на нем».
«А рабов стали усмирять три дня назад», - сказала уличающе Ладен, уже не сомневаясь, что причиной всех ее бед стала собственная мать. Зачем?
«Затем, что он враг Нового Порядка. Затем, что открыл и хотел припрятать для себя что-то такое…»
«Что? Какое?… Фантазии недоучки».
«За фантазии не дают таких носителей, - сказала мать-Баук, приподняв своего раба. - Это генет специальной селекции для высокопоставленных Бауков. Он лишен агрессивности, глуп и обладает неистощимой потенцией. А твой Биз все равно бы погиб. При нашем надзоре за мыслями нельзя ничего укрыть, и тогда я потеряла бы деньги и не получила этого тела».
«Предала!… Бросила в эту грязь!…» - истошно забилась Ладен в рыданиях, не слушая, чем еще оправдывается мать. Пошатываясь, прошла в спальню и упала на кровать.
Мать- Баук последовала за ней и села рядом. Заговорила жестко, нетерпимо: «Прекрати! Предала не тебя, а твоего слюнтяя, чтобы спасти нас от него. Вспомни своего сына. Ради него ты пойдешь на все. Или нет?… Может, отнять его у тебя? Как твоя мать я могу это сделать, чтобы сохранить наш род».
