А. Азимов - Роботы утренней зари
Василия равнодушно ответила:
— Конечно, нет, если бы я была согласна с доктором Фастольфом. Но я не согласна. Я не вижу вреда в том, чтобы эту работу выполняли человекоподобные роботы. Здесь в Институте я делаю для этого, что могу. Я — глобалистка. Поскольку доктор Фастольф гуманист, мы с ним политические враги.
Ее ответы были резкими и прямыми.
За ними каждый раз следовало молчание, словно она с интересом ждала следующего вопроса. У Бейли было впечатление, что он ей любопытен, забавляет ее.
— Вы давно член этого Института?
— Со дня его основания.
— Много в нем членов?
— Я бы сказала, примерно треть всех аврорских роботехников Института, но лишь половина их в действительности живет и работает здесь.
— Другие члены Института разделяют вашу точку зрения на исследование других планет роботами? Все возражают против мнения доктора Фастольфа?
— Я думаю, что большинство — глобалисты, но точно не знаю. Спросите у них.
— Доктор Фастольф член Института?
— Нет.
— Не странно ли? Я бы считал, что уж кто-кто, а он должен быть членом.
— Так уж вышло, что мы этого не хотели. Вероятно, не так уж важно, что и он не хотел.
— Это еще более удивительно.
— Не думаю.
Затем, как бы подстегиваемая внутренним раздражением, побуждавшим ее сказать что-то еще, она продолжала:
— Он живет в городе Эос. Я полагаю, вы знаете, что означает это название?
Бейли кивнул:
— Эос — древнегреческая богиня утренней зари, как Аврора — древнеримская.
— Точно. Доктор Фастольф живет на планете Утренней Зари в городе Утренней Зари, но сам в Зарю не верит. Он не понимает необходимости прорыва через Галактику, превращения Зари Космонитов в галактический День. Исследование Галактики роботами — единственный практический путь для выполнения этой задачи, а он отвергает его и нашу точку зрения.
— Почему — единственный метод? — медленно сказал Бейли. — Аврора и другие Внешние Миры исследовались и заселялись людьми, а не роботами.
— Поправка: землянами. Напрасная и бесперспективная процедура, и мы не позволим землянам стать следующими поселенцами. Мы стали космонитами, долго живущими и здоровыми, и наши роботы бесконечно более разносторонние и гибкие, чем те, которые были у первых поселенцев нашего мира. Теперь другие времена, и сегодня только роботы могут вести исследования.
— Предположим, вы правы, а доктор Фастольф ошибается. Но и в этом случае его точка зрения логична. Почему он и Институт не могут прийти к согласию? Только потому, что не согласны в одном этом пункте?
— Нет, несогласие — это, в общем-то, мелочь. Есть более основательный конфликт.
Василия явно развеселилась. Линии ее лица как-то смягчились, и на миг она стала еще более похожа на Глэдию.
— Вы не догадаетесь, пока я вам не объясню.
— Поэтому я и спрашиваю, доктор Василия.
— Так вот, землянин, я слышала, что земляне — короткоживущие. Это верно?
Бейли пожал плечами.
— Некоторые доживают до ста лет по земному времени — примерно до ста тридцати по метрическому аврорскому.
— А сколько вам?
— Сорок пять земных, шестьдесят метрических.
— А мне шестьдесят шесть метрических, и я надеюсь прожить еще триста, если буду осторожна.
Бейли развел руками:
— Поздравляю вас.
— Тут есть свои невыгодные стороны.
— Сегодня утром я слышал, что за три или четыре столетия накапливается очень много потерь.
— Боюсь, что да. Но зато накапливается и очень много приобретений. В итоге — баланс.
— Каковы же тогда невыгодные стороны?
— Вы, наверное, не ученый.
— Я — детектив, инспектор, полицейский, если хотите.
— Но вы знаете ученых своего мира.
— Встречал кое-кого, — осторожно ответил Бейли.
— Вы знаете, как они работают? Мне говорили, что на Земле они по необходимости кооперируются. При их короткой жизни у них самое большее — полстолетия активной работы, меньше семидесяти метрических лет. За это время мало что можно сделать.
— Некоторые наши ученые полностью выполняют свое дело в значительно меньший срок.
— Потому что они пользуются данными, найденными до них, а также теми, которые нашли современники, другие ученые. Это так?
— Конечно. Все вносят вклад в общую науку, все, через пространство и время.
— Именно. Иначе не получится. Каждый ученый, зная, что не сможет выполнить все сам, вынужден кооперироваться с коллегами. Таким образом достигается прогресс.
— А на Авроре и других Внешних Мирах разве не так?
— Теоретически так, но практически нет. В долгоживущем обществе сроки поджимают медленнее. Ученые отдают своим проблемам 3–3,5 столетия, и возникает мысль, что прогресс может быть достигнут за то же время всего одним человеком. Появляется чувство интеллектуальной жадности, желание сделать что-то только самому, иметь право на какую-то грань прогресса. Пусть лучше общий прогресс замедлится, лишь бы не отказаться от того, что человек считает своим. И в результате общее продвижение на Внешних Мирах замедлилось до такой степени, что трудно обогнать работу, проделанную на Земле, несмотря на все наши преимущества.
— Я полагаю, вы не сказали бы мне этого, если бы подобным образом не вел себя доктор Фастольф.
— Именно так он себя и ведет. Его теоретический анализ позитронного мозга сделал возможным создание человекоподобного робота. Он использовал его, когда конструировал — с помощью покойного доктора Сартона — вашего друга робота Дэниела, но не опубликовал важные детали своей теории и никому другому не доверил ее. В этом смысле он и только он держит за горло производство человекоподобных роботов.
— А Институт Роботехники поощряет сотрудничество среди ученых?
— Конечно. Институт собрал более сотни роботехников высших степеней разного возраста и способностей, и мы надеемся установить связи на других планетах и основать межзвездную ассоциацию. Мы все решили объединить наши отдельные открытия или идеи в общий фонд, сделать добровольно для общего блага то, что вы, земляне, вынуждены делать из-за вашей короткой жизни. Однако доктор Хен Фастольф не желает этого сделать. Вы наверняка считаете доктора Фастольфа благородным идеалистом и патриотом Авроры, но он не отдаст свою интеллектуальную собственность в общий фонд, поэтому и не хочет работать с нами. А поскольку он считает, что имеет право личной собственности на свои научные открытия, мы не хотим иметь его у себя. Теперь для вас не тайна наше взаимное отчуждение.
Бейли кивнул и сказал:
— Вы думаете, что этот добровольный отказ от личной славы сработает?
