Михаил Емцев - Три кварка (сборник)
— Совместить можно, но удовлетворить их необычайно трудно. Литературное произведение подобно кулинарному: оно должно обладать определенным вкусом. Кислым, сладким, горьким, наконец. Продукт на все вкусы не имеет ярко выраженного свойства. Это аква дистиллата, или попросту безвкусица.
«Клоун, ты меня разочаровал. И ты суешь нос в литературу. Как вы мне надоели!» — Еще два коньяка, мадам!
«Она, конечно, прелестна и сейчас. Сеньора грация. Сеньора экселенца. Превосходная сеньора. Откуда она?» — Скажите, Питер, вас никогда не интересовали странные люди?
— Странные люди? Америка полна ими. Я только и занимаюсь странными людьми. Простите, Джимми. Ваше здоровье, сеньора, хорошее здоровье. Если не секрет, то как мы с вами поздороваемся следующий раз?
— Добрый день, Миму.
— Миму?
— Так зовут меня друзья. Полное имя — Долорес Мария ди Мимуаза, но, сами понимаете, оно не очень уместно здесь.
— Понятно. Благодарю вас, Миму.
«Какая прелесть! Как просто, без ломанья, без хихиканья. Врожденное благородство. Ди… стало быть, в роду были дворяне, от них это величие и простота. Впрочем, у испанцев и португальцев «ди» — это не совсем то, что «де» у французов… Нет, видно, мне еще не все равно на этом свете».
— Вы не слушаете меня, Питер, и я третий раз повторяю вопрос: как вы изображаете странных людей?
— Как? Ну, налегаю главным образом на их странности, и получается очень похоже.
— Перед вами сидит очень странный человек, — торжественно объявил Оссолоп, — стоит вам описать меня, и все остальные писатели мира могут заткнуться. Лучшего объекта вам не найти. Опишите меня, Питер, и вы сразу получите Нобелевскую премию.
Ик рассмеялся.
— Хорошо, Джимми, об этом поговорим завтра. Хотите еще выпить?
— Нет. Но боюсь, что вы не сможете меня описать. Я чрезвычайно сложен. Я невероятно сложен!
— Как и любой человек, Джимми, не правда ли?
— Нет. Любой человек не сложен. Любой человек ясен. Любой человек прост. А если и сложен, то ясно сложен. А я, я совсем другое дело. Хотите знать, как я вас сейчас вижу?
— Ну, Джимми, сейчас вы можете вообразить что угодно. Это не показательно, это не представительно. Это…
— Простите, Питер, я вас перебью, Я должен вас перебить, у меня нет другого выхода. Я вас вижу как точку с тире.
— Точку с кем?
— Точку и тире.
". — отстукал он ложечкой по краю блюдца, -..
".
Ик пожал плечами. «Валяй, клоун, весели партер».
Оссолоп почувствовал облегчение. Когда выговоришься, сразу становится легче.
— Понимаете, я сейчас все кругом вижу как точки и тире, ну и вас заодно, так сказать. Это у меня лейтмотив такой. Одни точки и тире. Понятно?
— Отчего же не понять. Все очень просто: точки и тире. Так что же во мне главное — точка или тире?
— К чему подобные разграничения?
— Верно. Формализм здесь просто неуместен.
Они помолчали. Ик с холодным интересом рассматривал Оссолоп а.
— И вы не боитесь заблудиться во множестве этих точек и тире? — спросил писатель. — Куда идти, с кем говорить, что делать? Как пить с вашими точками и тире? Ведь они вряд ли могут создать даже тот минимальный комфорт, которым мы пользуемся на «Святой Марии».
— Вы меня не так поняли, — ответил Оссолоп, — обычный мир я воспринимаю так же, как и вы, может, чуть острее. Я не собьюсь с пути и найду свою дорогу в бар. Дело в ином. Кроме всего этого вокруг нас есть же еще надощущения, сверхчувства.
— Астрал? Ментал?
— Да нет, не то. От каждого предмета у нас остается образ, не так ли? То же самое остается от людей, животных, природы. Какие-то краски, формы, линии. Правда?
— И что?
— Так вот, этот образ не всегда совпадает с нашими ощущениями. Ведь такое бывает? Видите и слышите одно, а образ создается совсем другой. Ну как в картинах Мирро, Поллака, у всех абстракционистов.
— И у вас?
— Вот именно. Я-то очень хорошо вас вижу. Я могу назвать цвет ваших глаз и форму носа, по все равно…
— Я точка с тире?
— Именно. Я знаю, да, я знаю! Наконец нашел слово! Я знаю, что вы точка и тире, и все тут. И все время помню об этом. Я знаю, что все вокруг — это всего лишь разнообразные сочетания и комбинации точек и тире. Вот!
— Интересно. Ваше образное восприятие перестроилось по двоичной системе: точка — тире, один — ноль, да — нет. Забавно… Еще немного бренди, мадам Миму!
11
— Эта? — Ленивец ткнул пальцем в дверь каюты.
— Сейчас проверю, — Живчик извлек из заднего кармана брюк толстенную записную книжищу.
Ленивец только головой покачал.
«Набираются же люди всякого. Книжки заводят! На свою голову уже не надеются. А все начинается сверху. Каков шеф, таковы и работники. Сдал старый Педро, сдал. Раньше на себя полагался, на свою смекалку, а теперь все журнальчики полистывает, технические новинки вычитывает. На электронику молится, эх ты! И этот, вельо, туда же. Записать записал, а на какую букву — забыл. Роется, ищет. Интересно, читать-то он умеет или нет? Эх, ты!» — Она! Четыреста первая каюта, шестой палубный отсек! — торжественно провозгласил Живчик, захлопывая замусоленную книжицу. — Доставай повязку!
Они приладили друг другу на рукава широкие белые ленты с красными крестами и пошли вдоль безлюдного коридора.
— Санитария! — повизгивал Живчик.
— Санитария! — басил Ленивец. Они стучали в каюты, и, едва им отвечали «войдите», Живчик, просунув голову в двери, вопрошал:
— Мыши, крысы и другие насекомые…
— …Не беспокоят? — Ленивец распахивал двери пошире и, нависая, как глыба, над Живчиком, обшаривал глазами помещение.
Все шло как по маслу. Им отвечали «нет» или «не знаем», они двигались дальше. Живчик сиял. Эта часть программы принадлежала ему. «Старый кадр чего-нибудь да стоит. Рано некоторые решили списать его со счета, рано. И хлеба даром он никогда не ел».
Он вздернул подбородок повыше, искоса взглянул на Ленивца.
«А ты, триста фунтов телятины, смог бы такое придумать? Идешь, посапываешь, пользуешься законной безопасностью и в ус не дуешь! Да если б не я, ты бы сейчас крался на цыпочках к четыреста первой и вздрагивал при каждом шорохе. Вот тебе и старик, вот тебе и вельо. Жирный глупый поросенок, ты пропадешь без меня…» Из одной каюты на наглые выкрики гангстеров высунулась худая землистого цвета голова и ехидно спросила:
— Вы нас, кажется, за идиотов принимаете, милейшие?
Живчик оторопел, а голова продолжала:
— Откуда нам знать о насекомых, если только несколько часов назад эта лоханка снялась с якоря? Не орите здесь, а то я сейчас позвоню капитану и узнаю, кому понадобилось поднимать всю эту кутерьму!
