Александр Щеголев - Инъекция страха
— Когда вносишь пистолет с мороза, нужно дать ему время полежать, — объяснил Саша свое бездействие. — Когда появятся капли воды, тогда можно.
— Что можно? — Андрей сжался.
— Ну, чистить, смазывать.
— Понятно…
Да, наконец-то стало понятно, зачем Саша достал оружие. Другого места не нашел, что ли? Других столов, покрытых клеенкой, в этом городе нет?
— Что, каждый день надо чистить?
— Каждый день не надо, но после стрельбы — желательно, а то в следующий раз возьмет и скажет: «Да пошел ты на…»
— Кто скажет?
Андрей, очевидно, отупел за прошедшие двадцать часов. «Кто?». Хороший получился вопрос. Саше понравилось. Он прицелился в одноклассника из указательного пальца и усмехнулся:
— Лучший друг человека, вот кто.
«После стрельбы…» — прыгало тем временем эхо в голове. Голова вдруг выросла до размеров комнаты, приняв те же квадратные формы. Андрей пытался осмыслить услышанное: что за стрельба, какая стрельба? Учебная? Эхо медленно стихало, но голова не становилась от этого меньше… В милиции, например, учебные стрельбы давно отменили — за дефицитом патронов; Андрей вычитал столь удивительную новость в одной из газет, тех, что обличают демократию. Сохранили ли спецслужбы за своими сотрудниками обязательную сдачу подобных нормативов? К горлу толчками подкатывала невесомость, за ней с неспешной торжественностью надвигалась черная громада. Опять Саша принес пистолет не в кобуре, а в кармане. Посещение тира или стрельбища не предполагает такого способа хранения оружия. Черная громада страха. Сон. Тоннель с ослепительной звездой в конце…
Андрею не дали времени как следует насладиться картинами, которыми воображение откликнулось на оброненное гостем словцо.
— Ты присядь, — сказал Саша, прекратив усмехаться. Андрей выполнил просьбу и даже не промахнулся мимо дивана. — Почему ты так смотрел на меня?
— Что?
— Что слышал.
Саша подался вперед — словно толкнул собеседника свинцово-оловянным взглядом. Андрей вновь перестал понимать происходящее.
— Когда я на тебя смотрел?
— А сегодня. Помнишь, мы проехали мимо на машине?
Саша был предельно хмур. Он задал серьезнейший вопрос и ждал ответ. Он пришел ради этого вопроса, и дальнейшие обстоятельства встречи целиком зависели от того, что он сейчас услышит. Совершенно неожиданный поворот! Подготовиться к такому нельзя, поэтому Андрей не смог бы сфальшивить, даже если бы захотел:
— Да никак я не смотрел!
Саша скривился:
— Еще скажи, что нашу машину не видел. Меня, между прочим, водитель чуть не пихнул — этот парень, говорит, вас знает, что ли? Чего, говорит, такие перископы выставил?
"Оранжевая «Волга», — вспомнил Андрей. — Вот о чем речь! Черт меня понес на улицу, черт меня усадил на скамейку — чтобы этот параноик мимо проехал! Как ему теперь объяснить и доказать? Ведь он параноик — натуральный…
— Я тебя вообще не видел, — в отчаянии выдавил Андрей. — Я на «Волгу» смотрел, а не на тебя.
— Не видел, как я рукой в окно махал? Боль-ной, называется…
Обвинитель не собирался далее скрывать чувство законного презрения. А подозреваемый машинально снял очки и спрятал лицо в ладонях — он не знал, что в этой ситуации еще можно было бы сказать. Он проиграл. У бреда свои законы, логикой здесь ничего не добьешься. «Язычок широкий-широкий! — донесся из спальни возглас матери. — Нижнюю губку не выворачивай! А теперь я считаю: один, два, три…» Бред характерен повторами и круговыми движениями: совсем недавно мать просила сына «не смотреть на нее так», и он искренне отвечал, мол, обыкновенно я смотрю, не надо сходить с ума, а чуть раньше, прошлой ночью, уже Андрей бесстрашно спрашивал у друга Саши, почему тот смотрит не как всегда, и друг Саша просил прощения — мол, устал чекист, что может быть естественнее…
— Куда ты, кстати, днем ходил? — атаковал гость с другого фланга. — Ты же, кажется, больной?
— В аптеку, аспирин в доме кончился. Черт меня дернул твою оранжевую «Волгу» заметить.
— Ну, ладно, забудем пока… — Саша повернулся к столу, к разложенным на клеенке железякам. — О! Капельки появились. Работаем, мужики.
Он не жалел дыхания на свои реплики — изрядное здоровье было у спортсмена-алкоголика. Пары плохо усвоенных высших спиртов жирного ряда, в просторечье именуемых сивушными маслами, гуляли между столом и диваном. Вот тебе и водка «Абсолют», вот тебе и шведское качество. Или бутылка, оставшаяся в коридоре, содержала отечественный продукт? Хорошо, что гость временно замолчал, иначе хозяина вытошнило бы в поднесенную к лицу ладонь.
Он надел очки и распрямил спину. Хозяин здесь он.
В соседней комнате бабушка и Алиса хором декламировали: «Мы прижмем язык к губам — та-та-та! — а теперь прижмем губами — па-па-па!» Бабушка просила: «Медленнее, лисенок, не напрягайся. Смотри, язычок зубками зажимаем, и получается „та-та-та“. Потом язычок между губками — па-па-па…» «Молодец, девочка, старается, — подумал Андрей. — Выкарабкаемся, без Шлемы обойдемся. Если в тюрьму не посадят. На кладбище монету зарыть — надо же такое придумать. Моторная алалия у ребенка — та же земля, в которую кто-то упрятал единственное ваше сокровище. Та же тюрьма — для интеллекта. Всю жизнь можно потратить, чтобы найти и освободить». К счастью, у Алисы расстройство было не в тяжелой форме. К тому же рано распознали (полное отсутствие лепета, трудности с координацией движений и с чувством равновесия), хотя поначалу неспособность общаться принимали за упрямство и лень…
Только бы все обошлось. Только бы он ребенка не тронул… «О чем я? — ужаснулся Андрей. — Причем здесь ребенок?»
Артикуляционная гимнастика — это было ужасно. Поначалу Алиса не могла даже понять, как нужно двигать ртом и языком, чтобы получался тот или иной звук. Потом речь ее надолго замерла на уровне отдельных слогов, потом появились слова — искаженные до неузнаваемости. Потом появился Ефим Маркович…
«А я здесь причем? — вибрировал Андрей. — Если Саша не параноик, то кто? Не маньяк же он, в самом деле?»
— Ну, теперь все… — со зловещим азартом прошептал гость, словно откликаясь на вибрации хозяина.
Он протер тряпкой увлажнившиеся детали пистолета. Затем достал откуда-то из-под мышки железную палочку интересного вида: один конец загнут в виде кольца, другой заострен и с прорезью — наподобие швейной иглы. Просунул клочок ткани в прорезь палочки, взял свободной рукой самую большую из лежащих на столе частей и показал все это Андрею:
— Учись, студент, пока я жив.
— Кто жив? — переспросил тот, обмирая. Не расслышал концовки фразы, к сожалению.
