Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 4
В лесу на мгновенье наступила тишина. Роботы подняли стволы огнеметов, из них с резким звуком фш-фш-фш! — вылетели ослепительно-белые струи огня. Джунгли с больным стоном отступили от дороги, но вскоре, охваченные огнем, с яростным ревом обрушились на нас.
В клубах огня и дыма я заметил их горящие лапы, которые вырывали пленниц из плотной колонны, к ним тянулись другие и вот уже завязалась дикая борьба за куски человеческого мяса над нашими головами.
По дороге плотной пеленой расползался молочно-ядовитый дым — от него сильно резало глаза и раздирало легкие.
Струи белого огня непрерывным потоком извергались на деревья, которые вспыхивали как факелы, забрасывая дорогу горящими обломками.
Я закрыл лицо воротником комбинезона и, пригибаясь к земле, бросился вперед, ничего не видя перед собой и не понимая, куда я бегу. Со всех сторон гремела канонада — сверху сыпались куски деревьев. Я запнулся о неподвижное тело и с размаху упал на дорогу, которая была скользкой от крови. Я с трудом поднялся на ноги и, балансируя руками, быстро оглянулся по сторонам — молочная пелена медленно стекала вниз в долину, а вверху метались ослепительные струи белого огня; лес горел и, дико завывая, — отступал назад. И вот уже появился легкий порыв ветра, который начал разгонять ядовитый дым, над которым проступили головы моих роботов и сильно поредевшая колонна девушек.
В это время что-то коснулось меня — я наклонился чтобы рассмотреть и увидел тонкую длинную лиану, что осторожно скользила по земле. Я отпрыгнул назад, но лиана, изогнувшись как змея, метнулась ко мне и в мгновенье опоясала меня тугими кольцами и рванула прочь с дороги.
Я отчаянно упирался ногами в трещины, хватал редкие камни и вот уже полетел куда-то вниз, где гремели разрывы гранат, горел лес — смрадный чад ударил мне в лицо, но вдруг мой комбинезон за что-то зацепился, затрещал. Я повис, растянутый с двух сторон.
Лиана еще плотнее сжала кольца, я начал задыхаться и из последних сил крикнул:
— На помощь!
Из дымной завесы появилась голова того центавра, которого я ударил в долине — центавр удивленно глянул куда-то выше меня, а потом молниеносным движением руки отрубил лиану у моего пояса и кольца на груди. Я глубоко вздохнул и перевернулся на живот, чтобы подняться на ноги, увидел рядом Орнеллу — она все еще держала зубами воротник моего комбинезона.
Центавр, неторопливо вкладывая клинок в ножны, сказал, не глядя на меня:
— Я не стукач и мне все равно кто ты и как ты попал в замок, но запомни: каждое твое движение выдает в тебе чужака.
Он указал пальцем в сторону замка, над входом которого отчетливо виднелась надпись «Забудь о жизни всяк сюда входящий».
— Это касается тебя.
Я поднялся на ноги, поднял Орнеллу и подошел к центавру.
— Да, я чужак, но скажи мне: почему корабли приземляются не в замке, а в долине?
Центавр насмешливо улыбнулся и ткнул пальцем в Орнеллу.
— Они не боятся смерти, их нужно запугать, причинить страдания: физические, душевные — поэтому пленниц гонят по этой дороге. Надпись на замке — тоже для них.
— Значит — для центавров есть другие корабли и они находятся в замке?
— Да, но только эта информация тебе ничего не даст, потому что замок— опорная база галактики и ее секретность охраняется миллионами систем, они легко тебя поймают и; ты еще сегодня пройдешь пыточный стол.
Он с глубокой иронией посмотрел на меня, скрестил на; груди руки и кивнул головой в сторону джунглей.
— Смерть от людоедов — легкая смерть в сравнении с тем, что ожидает центавриек и тебя.
В моей голове лихорадочно пронеслись дантовские круги ада и я ощутил неприятный холод в груди от того страха, который вошел в мою душу. Я вспомнил слова старика-робота о неминуемой смерти, что ждет меня в замке и, обливаясь потом, почти бессознательным движением руки потянулся к ножу центавра и схватился за рифленую рукоятку. Но центавр отшвырнул меня в сторону. Его лицо исказила гримаса удивления и страха.
— Чужак, разве ты не знаешь, что нож — третья рука и четвертая не имеет права трогать его.
Я указал на Орнеллу.
— Немедленно освободи ее руки, иначе я прикажу роботам сжечь тебя.
Центавр отрицательно покачал головой и попятился назад, прижимая нож к бедру. Он оглянулся на замок, но до него было не менее двух километров, а вход был плотно закрыт. Я угрожающе поднял руку вверх.
— Говорю в последний раз.
Центавр обмяк плечами и плюнул под ноги.
— Глупец, на что ты надеешься?
Он подошел к девушке и начал аккуратно срезать куски проволоки. Орнелла напряглась, ее глаза лихорадочно заблестели, она словно проснулась, глубоко вздохнула и едва последний кусок проволоки был срезан, как она стремительно обернулась к центавру, вырвала у него из рук нож и коротким ударом сбила с ног. Центавр упал в молочную пелену и затих в ней, а Орнелла, переложив клинок из левой руки в правую, яростно блистая глазами, уже готова была вонзить оружие в центавра, но я предвидел ее поведение и встал у девушки на пути.
— Не смей, Орнелла, — и протянул к ней руку, — дай сюда нож
Но она попыталась отшвырнуть меня в сторону, однако я увернулся, обнял ее за пояс и прижал к себе. Ее бешеные огромные глаза ненавидяще уставились в мое лицо, а с ее губ готовы были сорваться резкие слова. Я обхватил ее плотнее и поцеловал — это был единственный способ не поссориться с Орнеллой — когда я отпустил ее, она удивленно потрогала пальцами свои губы, быстро успокоилась и тихо сказала:
— Я полюбила тебя, землянин.
Она с подозрением глянула на меня и с некоторой досадой в голосе добавила:
— Только не говори, что тебя многие почему-то любят.
Я забрал у нее нож и ответил:
— Ты так прекрасна, что если бы ты появилась у нас на Земле, то люди приезжали бы издалека, чтобы полюбоваться тобой.
Я предполагал, что эти слова понравятся строптивой девушке, но вместо улыбки я увидел на ее лице возмущение.
— Ты опытный, землянин. Мне нравится то, что ты опытный.
С земли поднялся центавр, я протянул ему нож — он молча принял его и, потирая челюсть, ушел прочь.
Через минут десять наша колонна — сильно поредевшая — двинулась вверх по дороге. Роботы как прежде, цепочкой, с двух сторон окружали ее, но теперь они внимательно следили за пленницами.
Я шел в конце колонны и, в глубокой задумчивости смотрел под ноги; я не мог понять: почему двадцатипятилетняя Орнелла не предупредила меня о том, что ожидает меня в далеком прошлом, хотя предусмотрительно приготовила комбинезон. Но в эти минуты я больше всего удивлялся тому, как непохоже поведение этой, идущей рядом со мной, девушки на то, какое она уже проявила в отношении меня в качестве двадцатипятилетней женщины. Неужели это связано с тем, что годы изменяют людей настолько, что они забывают свое чувство, которое было в юности. А в более зрелые годы, когда великий случай сводит их вместе — ничто не трогает их души, а воспоминание о прошлом всего лишь как хорошая греза или короткий фильм, после которого можно спокойно заняться стиркой или мытьем полов.
