Журнал «Если» - «Если», 2005 № 08
Винни взвыл от боли, и я поняла — кончено. Он больше не пытался прыгнуть Альби на спину; вместо этого Винни поспешно скатился на дно кювета, где его нельзя было достать рогами. Когда Лили и Бонни увидели, что случилось с их вожаком, когда они увидели, как Альби разбегается, чтобы сделать с ними то же самое, они выпустили мои бока и, поджав хвосты, метнулись назад, на шоссе. Что было дальше, я сказать не могу — я слышала только их отчаянный визг и скрип тормозов. Погибли они или уцелели, я не знаю, и если честно — мне все равно. Больше я их не видела. Из трех волков остался только Винни, который застрял в грязи на дне глубокой канавы. Я слышала, как он скулит:
— Я люблю тебя, Гвендолин…
Но Альби толкнул меня в шею своим большим влажным носом, и мы побежали к лесу. Мы мчались и мчались, и впервые в жизни я почувствовала себя свободной. Над холмами взошла луна; я смотрела на нее уголком глаза, и мне казалось, что она мчится куда-то вместе с нами. Теперь я знаю — луна ни за что не отстанет: как бы ты ни старался, она так и будет бежать следом за тобой, куда бы ты ни мчался.
Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН
© Eliot Fintushel. Gwendolyn is Happy to Serve You. 2004. Публикуется с разрешения автора. Впервые напечатано в журнале «Azimov's SF» в 2004 г.
Владислав Силин
Дверь в зиму
Волька в драной психоделической футболке, пуховике и шортах пил вечерний кофе. Пил на балконе, потому что хоть май и жара, но закаляться путешественнику надо. А еще — потому что воскресенье. Квартира не убрана. Но это пустяки. Отубирался, больше не придется. Сегодня в путь.
Засыпающая Рига сладко ворочалась в своих бетонных постелях. Люди еще суетились по привычке, но что до них городу?… Так, морока одна. В светлом небе робко проклюнулась луна. Сосны во дворе тянули к ней загребущие лапы. С высоты девятого этажа было прекрасно видно, что шансов у них нет.
Сквозь приоткрытую балконную дверь виднелся старенький трехногий шкаф. Выбитым зубом чернел след «Мальчика и Тьмы» — среди разноцветья Фрая и строгой готики Лавкрафта. Книжки стояли как попало, некоторые даже вверх ногами. Но все на месте. Ни одну, самую завалящую книжульку друзья не зачитали.
Финней, Хайнлайн, Толкин. Крапивин — весь. Желязны — тоже весь.
Назови, что у тебя в шкафу, говорили мудрецы, и мы расскажем всю твою жизнь. А что у тебя под кроватью, вообще храни в тайне. Это твоя душа.
Под кроватью у Вольки пылились лыжи, ружье для подводной охоты, боксерские перчатки и альбом с марками. На стене топорщился воробьиными перьями ловец снов.
Врали мудрецы. Душу свою Волька хранил не там. Она валялась у окна, бесстыдно оттопырив клапаны на карманах, сверкая серебряными кольцами. Широкие лямки, титановая станина, яркая синтетика боков — синий с зеленым. Рюкзак Волька уложил чуть ли не за неделю до Урочного Часа. А лабиринтами и янтрами соседнюю комнату разрисовал и того раньше. Теперь оставалось только ждать. Целых двенадцать минут.
* * *Когда за спиной грохнуло, Волька вздрогнул и чуть не выронил книжку. Ох, ничего себе! Уже?! Забились страницы-крылья, кофе выплеснулся на голую коленку. Волька рванулся к балконной двери.
Изнутри в стекла хлестнуло снежной крупой. Дверь не поддавалась.
— Эй! Вы чего?! Откройте!
Бултыхнулось в груди сердчишко. Жаром-холодом обдало, мурашки прыснули по коже. Волька рванул облезлую скобку-ручку:
— Ну же, блин! Эй! Колдуны хреновы!
Облупившиеся планки прогнулись под дрожащими пальцами. Ну же!.. В какой-то миг Волька был готов психануть, врезать по стеклам табуреткой. Сдержался. Квартиру-то надо в целости оставить. И хорошо сделал, что сдержался: дверь тут же распахнулась.
В комнату Волька не вбежал — ворвался. Порыв ледяного ветра ожег лицо. За спиной снова хлопнуло, да так, что задребезжали кастрюли на кухне.
— Во дают! — плачущим голосом выкрикнул Волька. — Началось! Двенадцать минут же еще!
Ураган высекал слезы из глаз. Ноги сводило от холода, но Волька ухитрился выцарапаться в заветную комнату. Ту, что с янтрами и лабиринтами.
Любовно разрисованный портал в иномирье работал вовсю. За инистым объективом входа ворочалось нечто соблазнительное, яркое
— в тон Волькиной футболке. Те, кто читает правильные книжки, знают, что туда кого попало не пустят. Тут и выстрадаться надо, и чужесть мира всей шкурой своей ощутить. Но главное — правильно одеться. В любимую футболку, любимые джинсы и любимые кроссовки. Так везде написано.
Тут-то и вышел прокол. С футболкой еще туда-сюда, а остальное Волька по дому трепать не любил. В шортах да босиком удобнее. И вот
— донежился, придурок! Пока впихивался в негнущиеся штанины, пока рвал зубами узлы на шнурках, ураган оборвался. Грянула тишина. Счета за телефон и газ осыпались на пол, превратив квартиру в подобие птичьего базара. С трудом застегнув молнию, Волька запрыгал к порталу.
Упустил! Упустил!!! Сверкающие тигровым огнем янтры погасли и смазались. Лабиринты превратились в дрань и лохмотья. Но главное не это.
Портал исчез. Стек янтарными разводами по обоям: все-таки эмульсионка — дрянная краска, что бы там ни говорили в магазине. Сине-зеленый рюкзак — близнец Волькиного — жабой распластался у стены. На нем сидело существо в драных джинсах и несусветной лохматке-футболке. Нечесаные волосы торчали в разные стороны. Глаза светились диким восторгом. Горбилось существо так, как может горбиться только бестолковая девчонка лет восемнадцати.
Волька взвыл.
* * *Обычно эскаписты думать и наблюдать не любят. Река жизни несет нас; сильный выгребет против течения, слабого выбросит в тину. Там он и будет валяться — среди гниющих ракушек, среди щепок и фантиков, исписанных словами «Недеяние», «Множественность миров», «Раскрытие себя». Они нужны, эти фантики. Без надежды человек почти мертв. Но рано или поздно из тины придется выбираться.
Первый шаг Волька сделал, когда в руки ему попал затрепанный томик Уэллса советских времен. Книга сама раскрылась на сто тридцать седьмой странице. С тех пор он погиб для общества. Зато нашел смысл жизни. На сто тридцать седьмой странице начинался рассказ «Дверь в стене». Если вы читали Уэллса, должны помнить, что дверь, погубившая мистера Уоллеса (ах, какое совпадение имен!), была зеленого цвета. Иллюстрация же изображала дверь янтарную. А рядом — янтра, как в «Золотом драконе». Ну откуда, скажите, в иллюстрации советского издания возьмется индийская янтра? А звезды соломоновы? Да художника за такое вмиг прищучили бы!
