Теодор Старджон - Больше чем люди (More Than Human)
— Сорок или еще выше в правом квадранте, капрал, или феи размагнитят твои заряды. Кто это сказал? Он. Гип Барроу. Он сказал это.
Кому сказал?
Джейни, которая метко стреляла из модели зенитки.
Он еле слышно фыркнул. Джейни не капрал.
— Реальность — не самая приятная из атмосфер, лейтенант. Но нам нравится думать, что мы к ней приспособились. Очень тонкое приспособление, таким восхитится любой инженер. Если человек одержим, реальность этого не переносит. Что-то должно уступить; если уступает реальность, ваше тонкое приспособление лишается средств управления. Поэтому управление расстраивается. Поэтому нужно расстаться с одержимостью. Начните функционировать так, как вы должны по замыслу.
А это кто сказал? О… Бромфилд! Это ничтожество! Не стоило говорить о приспособлении с инженером.
— Капитан Бромфилд (устало, в проклятый двадцатитысячный раз), если бы я не был инженером, я бы не нашел это, не распознал бы, и мне было бы все равно. — Ах, конечно, все равно.
Все равно. Просто лежи свернувшись, пока Томпсон не показывает своего лица. Лежи свернувшись и…
— Нет, клянусь Господом! — взревел Гип Барроус. Он вскочил с кровати, стоял дрожа посреди комнаты. Закрыл глаза руками и раскачивался, как деревце в бурю. Он, должно быть, все смешал, голос Бромфилда, лицо Томпсона, пещеру, полную детской одежды, Джейни, которая не хочет, чтобы его убили; но было одно, что он знал, в чем был уверен:
Томпсон не заставит его свернуться и умереть. Джейни помогла ему избавиться от него!
Раскачиваясь, он стонал:
— Джейни…
Джейни не хочет, чтобы он умер.
Джейни не хочет, чтобы его убили; но в чем же тогда дело? Джейни просто хочет… вернуться. Найти пропущенное время.
Он посмотрел в светлеющее окно.
Вернуть время? Что ж, может быть, сегодня он узнает адрес, и увидится с детьми, и найдет полоумного… и найдет его; ведь он этого хочет? Сегодня. А потом, во имя Бога, он покажет Бромфилду, кто одержим!
Если останется жив, он покажет Бромфилду. Но нет; Джейни хочет другого, хочет, чтобы он вернулся назад. Насколько? В годы голода, когда никто тебе не верит, никто не помогает, ты охотишься, умираешь от голода и холода, ищешь самых незначительных намеков, потом других, которые можно было бы сравнить с первыми; адрес, который известен в доме с въездными воротами, он на клочке бумаги в детской одежде, которая в…
— В пещере, — вслух сказал он. Перестал раскачиваться и выпрямился.
Он нашел пещеру, а в ней была детская одежда, а в ней грязный клочок бумаги, который и привел его к дому с въездными воротами в этом городе.
Еще один шаг назад, большой шаг; он совершенно в этом уверен. Реальность пещеры доказала: он видел то, что Бромфилд считал несуществующим. Это реальность, и он нашел ее клочок! Он схватил этот клочок, согнул и сжал, серебристый, легкий, необычно сплетенный — кусок провода, кусок трубы. Конечно, конечно! Кусок трубы тоже был в пещере. Теперь он вспомнил.
В нем начало расти сильное возбуждение. Она сказала:
«Вернись назад», а он ответил: «Нет, это потребует слишком много времени. Сколько времени ушло на этот шаг, на открытие пещеры и ее сокровищ?».
Он посмотрел в окно. Прошло не больше тридцати минут. Может, сорока. Да, а он в это время был растерян, его мучили гнев, сознание вины, боль. А что, если он попробует вернуться назад в другом состоянии, отдохнувший, сытый, с вернувшимся разумом — и с помощью Джейни?
Он подбежал к двери, распахнул ее, пробежал по коридору, толкнул противоположную дверь.
— Джейни, послушай, — сказал он в сильном возбуждении. — О, Джейни… — и смолк в замешательстве. Затормозил, на шесть футов пролетев вперед; ноги его скользили, он пытался вернуться в коридор, закрыть за собой дверь. — Прошу… прошу прощения, — слабо сказал он, полный смущения. Ударился спиной о дверь, в истерике повернулся, распахнул ее и бросился наружу. Боже, думал он, она должна была сказать мне! Добрался по коридору до своей комнаты, чувствуя себя гонгом, в который только что ударили. Закрыл дверь и прислонился к ней. Откуда-то взялись силы для смущенного смеха, и это помогло ему. Он снова повернулся к двери, вопреки желанию его влекло туда. Он пытался не дать своему воображению вернуться по коридору и снова заглянуть в дверь; ничего не получилось; он снова увидел эту картину, увидел отчетливо, и снова рассмеялся, пристыженный и смущенный- Она должна была бы мне сказать, — прошептал он.
Взгляд его упал на кусок трубы; он подобрал этот кусок и сел в большое кресло. На мгновение смущение забылось, вспомнилась прежняя необходимость. Он должен увидеть Джейни. Поговорить с ней. Может, это безумие, но она должна знать; может, они вернутся назад вместе быстрее, так быстро, что он уже сегодня отыщет полоумного. Ах… наверно, это безнадежно. Но Джейни, Джейни должна знать. Нужно подождать. Она придет, когда будет готова. Должна прийти.
Он лег в кресло, вытянул ноги, наклонил голову, упираясь затылком в спинку. В нем, словно ароматный туман, нарастала усталость, закрывая глаза и заполняя ноздри.
Руки у него ослабли, глаза закрылись. Один раз он засмеялся — негромко и глуповато; но картина уже не виделась так ярко и не оставалась надолго, чтобы отвлечь его от здорового сна.
* * *Бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах.
(Пятидесятые годы, думал он, в горах. Мечта каждого мальчишки — найти пулемет и поливать все вокруг, как из шланга.)
Бум-бум-бум-бум!
(Эрликоны! Откуда только такое старье вытаскивают? Здесь зенитная батарея или музей?)
— Гип! Гип Барроус!
(Ради святого Петра, когда капрал научится говорить «лейтенант»? Мне-то все равно, так или иначе, но однажды он так скажет перед каким-нибудь молокососом полковником, и нам обоим достанется.)
Бум! Бум!
— О… Гип!
Он сел, прикрывая глаза, и пулемет превратился в стук в дверь, а капрал в Джейни, которая зовет откуда-то, и зенитная батарея превратилась в туман и рассеялась, как во сне.
— Гип!
— Входи, — прохрипел он.
— Закрыто.
Он хмыкнул и с трудом встал. Сквозь занавеси пробивался солнечный свет. Подошел к двери и открыл. Глаза не фокусировались, а зубы казались сигарными окурками.
— О, Гип!
Через ее плечо он увидел другую дверь и вспомнил. Втащил Джейни внутрь и закрыл дверь.
— Слушай, мне ужасно жаль, что так получилось. Я чувствую себя дураком.
— Гип, не нужно, — негромко ответила она. — Это неважно, ты ведь знаешь. Как ты?
— Немного взбудоражен, — признался он и почувствовал раздражение от собственного смущенного смеха. — Подожди, я плесну в лицо холодной воды и совсем проснусь. — Из ванной он окликнул:
