Александр Громовский - Феникс
- Так вот, вчера пришла ко мне Руфа - я был в гараже, возился с карбюратором, и было уже часов 11 вечера - заходит, значит, она и говорит: "Мне нужна моя дочь". Тон у нее был приказным. После смерти она стала еще круче характером. Я отвечаю ей: "Зачем тебе МОЯ дочь, ты же умерла..." Тогда она поняла, что вроде как не права и стала жаловаться на тоску и скуку, мол, соскучилась по дочке. Тебе, говорит, я уже не нужна, а с дочкой хочу поговорить. И фонариком мне в лицо светит. А холодом от нее несет, жуть! У меня аж сердце зашлось. Зуб на зуб не попадает.
- Вот интересно, почему она к тебе пришла, а не сразу к дочери?
- Да черт его знает... Может, тут связь есть какая-то с машиной. Она погибла в машине. А машина-то - в гараже. Вот она и пришла в гараж...
- Вообще-то ты верно подметил, - похвалил друга Георг, - возможно, так и есть. Конечно, я в этом ничего не разбираюсь... - а кто разбирается?! - но кое-что читал... Призраки, назовем их так по старой доброй традиции, и вправду тяготеют к месту своей гибели. К людям и объектам, связанным с обстоятельствами их смерти.
- Хотел бы я знать: откуда у призрака фонарик? Это же полнейший бред!
Анатолий сбросил ручной тормоз и резко врубил скорость, когда замызганная колонна наконец пронеслась мимо, оставив после себя в воздухе стойкий черно-синий смог и завесу грязной водяной пыли.
- Ну и чем дело кончилось? - поинтересовался Георг.
- А ничем, - ответил Анатолий, приспустил стекло и с отвращением выбросил наружу окурок. - Она исчезла. Выключила фонарик - и пропала, как во сне, когда неожиданно меняется действие... Я сломя голову бросился домой, даже гараж не закрыл. Пока ехал в трамвае, думал - все пропало, заберет дочку... Захожу в квартиру - она сидит, телевизор смотрит.
- Кто?
- Да дочь же... Теперь ей наказал строго-настрого: кто бы под каким видом ни пришел - дверь не открывать! Случай чего, зови, говорю, соседей. А она же меня еще и высмеяла.
- Да, с детьми - большие хлопоты, - сказал Георг, зевая. - Но бездетному жить - еще хуже. К сожалению, начинаешь понимать это слишком поздно. Сначала дети тебе мешают гулять - шляться по бабам. Потом они мешают твоему творческому процессу. Картины - вот мои дети, говорил я себе. Но картины уходят от тебя или остаются висеть на стенах, но ты все так же одинок. И с каждым годом одиночество делается все невыносимее...
- Жениться тебя надо, вот что.
- На ком жениться-то? Я ж нигде не бываю. А кадрить на улице или в транспорте - вроде бы, не те года... Сейчас я постигаю искусство быть дедушкой. Мать письмо прислала, пишет: мой племянник родил сына. Но странное дело, не чувствую я себя дедушкой, и все тут! Я молод - душой и телом! Я все еще в поиске. Наверное, у меня жизненный резерв очень большой... тьфу-тьфу-тьфу... не сглазить бы...
- Вот и прекрасно, ищи, кто ищет...
- Ты как мой Учитель из художественной студии. "Ищите, ищите...", говаривал он, приобняв молоденькую студийку за плечико.
Георг помолчал, потом добавил почти против воли, так как не хотел трепаться:
- Впрочем, завел я на днях одну интрижку, не знаю, как далеко она зайдет... Но дама мне понравилась... только уж больно много препятствий вижу я в этой связи... мне вообще не везет с подругами жизни: все от меня сбегают. Я как синяя борода, только наоборот. Тот убивал своих жен, а я их отпугиваю. Одна сбежала от меня сначала в Крым, потом уехала на БАМ, там и осталась, работать художником в автоколонне. Медноволосая Надежда. Много позже писала: имею, говорит, два мотоцикла, заботливого мужа... Другая, с дочкой, укатила аж в на край света, в Комсомольск-на-Амуре. От этой вообще ни слуху ни духу. Как-то они сейчас живут? БАМ умер - вот тебе и два мотоцикла, поди, голодают? Дальний Восток тоже из катаклизмов не вылезает природных, энергетических, политических... И вообще, они, может, уже русский-то язык забыли, японский разучивают. Теперь мы все проживаем в разных государствах! Вот жизнь пошла... Хотя, сказать честно, никого мне из них не жалко, кроме Ольги. Может, я эгоист?
- С творческими людьми очень трудно жить, они все злостные эгоисты, философски заметил Анатолий.
- А ты творческий человек? - с дружеской подначкой спросил Георг.
- Я не эгоист, - честно признался товарищ.
Через полчаса два товарища-художника расстались. Думали, что на время, оказалось - навсегда. Впрочем... жизнь - штука многовариантная. Авось, они еще и встретятся. Если не на этом свете, так на том.
ГОРОД-МИРАЖ
"Наши истерические больные страдают
воспоминаниями".
З. Фрейд.
1
Георг проспал как под наркозом до трех часов дня. Когда очнулся, голова была ясной, тело легким, и только в икроножных мышцах чувствовалась еще застойная тяжесть, но и та вскоре рассосалась, едва он несколько раз прошелся по комнате, одеваясь и приводя себя в порядок. Тети Эммы дома не было. Куда это она усвистала? Может, на свидание к бывшему военному хирургу? Ну да ладно.
Первым делом он позвонил в арт-салон магазина "у Нюры", где выставил недавно для продажи сентиментальный морской пейзажик, верняковый в смысле продажи, тем более что цену запросил небольшую.
- Здравствуйте, - сказал он в трубку кухонного телефона, когда ему ответил женский голос. - Это вам звонит Георгий Колосов. Ну, как там мой "парусник"? Все плывет еще... или уже уплыл? Что за "парусник"? Ну, помните, я картину сдавал... она еще вам очень понравилась... Название?.. "Лунная ночь в океане". Там, знаете, парусник... Хорошо, я подожду.
Георг положил на холодильник трубку, налил себе чая и стал делать бутерброд с сыром, чутко прислушиваясь к телефону, и когда в трубке послышались квакающие звуки, снова подхватил ее и прижал к уху.
- Вы меня слышите? Алло! Алло! - голос женщины был механическим, без человеческого интонирования.
- Да-да! - поспешно ответил он.
- Могу вас обрадовать, - сказал голос, оживая и как бы набирая обороты, - ваша картина продалась. Бухгалтер у нас пробудет до четырех часов, потом уедет в банк. Если поспешите, может быть, еще сегодня сможете получить деньги.
- Большое Вам Спасибо! - с чувством сказал Георг, ловя себя на том, что пытается галантно поклониться телефону. - Я постараюсь успеть... До свидания!
Он положил трубку и перекусил со скоростью голодной утки. Потом почистил зубы и критически оглядел себя в зеркале, висевшем над раковиной. Высокий лоб, глубоко запавшие от недосыпания последних дней глаза зеленоватые, словно бы выцветшие, нос, казалось, стал еще больше; на впалых щеках, пролегли складки заядлого курильщика (хотя теперь его таковым не назовешь: он довольно-таки существенно сократил количество выкуриваемых сигарет), только четко очерченный рот и волевой подбородок не огорчили его. В общем, старость еще не сильно обезобразила его лицо, бывшее некогда очень даже привлекательным и мужественным. Привлекательности с тех славных пор стало меньше, а мужественности в облике, пожалуй, прибавилось. Удивительно, волосы хоть и поредели, но были почти без седины. Вот что значит порода, переданная предками-долгожителями. Еще можно погусарить... лет этак с десяток. А там видно будет...
