Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия
— Том, мой самый дорогой, любимый, золотой сыночек…
Петр как сумасшедший выбежал из комнаты, а мне стало душно. Было что-то чудовищное в подобной материнской любви.
Рождение этих двух девочек, Лили и Розы, мало изменило нашу жизнь — вопреки ожиданиям. Отношения Петра и Марты остались прежними. Я давно сочувствовал Марте, но теперь стал ощущать огромную жалость и к судьбе этого человека. Он стал апатичным, угрюмым, в каждом его слове и в каждом движении чувствовалась огромная смертельная тоска и подавленность. Будучи на несколько лет младше меня, он вдруг сгорбился и поседел; запавшие же глаза горели каким-то нездоровым огнем. Я никогда не предполагал, что год жизни может так сломать этот прекрасный организм, который лучше всех нас перенес неслыханно трудное путешествие через пустыню. Конечно, причиной этого была Марта, но я не мог винить ее… Она любила того, первого, который умер; кроме него и его сына, никому не было места в ее сердце — и в этом заключалось все несчастье.
Мне кажется, что и дочек она не любила. Правда, она неустанно заботилась о них, но было видно, что делала это только с мыслью о Томе. Они имели для нее значение ценных игрушек для сына, которые нельзя поломать, или редких зверюшек, которые требуют присмотра и заботы, потому что потеря их может быть невосполнимой. Даже способ, которым она отзывалась о девочках, свидетельствовал об этом — она всегда говорила о них: «Девочки Тома» Петр бессильно наблюдал за всем этим и мрачнел еще больше.
Во всяком случае эти дети причиняли Марте много хлопот, особенно в первые месяцы, отнимали много времени, поэтому сложилось так, что Том был постоянно под моей опекой. Я нашел себе товарища. Мальчик был очень разумный и развитой для своего возраста. Он постоянно допытывался у меня о разных вещах и разговаривал со мной, как взрослый. Через какое-то время я так привязался к нему, что мне уже трудно было обойтись без его общества. За несколько одиноких лунных дней я привык к постоянному движению, и теперь на все, даже далекие прогулки, брал с собой Тома. Марта охотно доверяла его мне, зная, что при мне он в безопасности, даже в большей безопасности, чем дома, где отчим не переносил его.
Я построил тележку и приучил шестерку сильных собак ходить в упряжке. Ввиду меньшей силы тяжести на Луне этой упряжки было достаточно, чтобы нас с легкостью перевозить с места на место. Иногда мы совершали далекие экспедиции, длящиеся два и более лунных дней. Тогда, принимая во внимание сильные ночные морозы, я брал герметически закрывающийся автомобиль, снабженный электрическим двигателем и отапливаемый, который я сделал из нашего старого автомобиля, значительно уменьшив его. Внутри, кроме меня и Тома, умещались еще два пса и значительные запасы топлива и продовольствия.
Путешествуя подобным образом, мы обследовали с Томом все северное побережье центрального лунного моря и далеко углубились на восток и запад, до тех пор, пока более разреженный у границ пустыни воздух не вынудил нас вернуться. Самым дальним пунктом по направлению к западу, которого мы достигли, было Море Химболтаниум, низина, расположенная примерно на той же широте, что и Море Фригорис, и иногда видимая с Земли как маленькая темная тучка на правой стороне верхней части серебристого диска.
И мы оттуда увидели Землю, поднявшуюся из-за горизонта. Я задержался там на всю долгую, двухнедельную ночь, только чтобы насытиться видом этой, так давно не виданной и еще более давно покинутой, моей родной планеты.
На восходе солнца Земля была в полной фазе. Когда я увидел этот сверкающий, слегка порозовевший диск и проплывающие по нему ясные очертания Европы, меня охватила такая невыразимая тоска по этой планете, светящейся на небе, что я не мог справиться с собой. Мне казалось, что, изгнанный из рая, я вдруг неожиданно увидел его золотой отблеск и протянул к нему руку в неразумном, наивном, ребяческом желании: хотя бы еще разок попасть туда… хотя бы после смерти. Однако в эту же минуту мне вспомнилась Земля, какой я видел ее в последний раз в Полярной Стране: почерневшая, мертвая на фоне кровавого зарева — и меня охватила печаль.
Все несчастья, все дурные страсти и беды, которые веками преследуют род человеческий, не исключая и самое главное из них — неумолимую смерть, пришли за нами на эту планету, до сих пор тихую и спокойную в своей мертвенности Человеку плохо везде, потому что он носит в себе зародыши несчастья..
Мрачные мои размышления прервал голос Тома Он стоял около меня, только что проснувшийся после долгого сна, и смотрел на незнакомый светлый круг на небе.
— Дядя, что это? — спросил он, протягивая ручку.
— Ты же знаешь, что это Земля! Я не раз обещал тебе, что привезу тебя на такое место, откуда мы сможем ее увидеть. Впрочем, ты же видел ее, когда мы сюда приехали, не помнишь?
— Нет, я не видел этой Земли Та была совсем другая, такая рогатая с одной стороны, а эта круглая.
— Это та же самая Земля, мальчик.
Том задумался на мгновение.
— Дядя…
— Что?
— Я знаю, это она, наверное, выросла или распустилась утром, как большие листья.
Я постарался, как мог, объяснить ему причину изменений фаз Земли Он слушал меня рассеянно, видимо, не понимая того, что я говорю ему Потом вдруг прервал меня вопросом:
— Дядя, а что такое эта Земля?
Тогда я рассказал ему снова, может быть, в сотый раз, что там есть моря, горы, луга и реки, такие же, как на Луне, только еще более огромные и прекрасные, что там много домов, построенных друг рядом с другом, которые называются городами, а в этих городах живет много, много, огромное количество людей и маленьких детей; я рассказал ему, что оттуда мы прилетели на Луну: и я, и мама, и Петр, и его отец, который умер, и даже оба наших старых пса — Заграй и Леда, с которыми ему так нравится играть.
Когда я закончил, Том, слушавший мой рассказ с большим интересом, с лукавым выражением на мордашке, сказал, гладя меня по бороде.
— Это я уже знаю, но теперь, пожалуйста, дядя, не шути, расскажи мне, что есть на Земле на самом деле?
Обе собаки, стоящие около нас, тоже выгибали шеи, с любопытством глядя на светящийся на небе круг.
Через несколько часов после восхода солнца мы отправились в обратный путь Земля, побледневшая при дневном свете, виднелась за нами только в виде серо-пепельного туманного облака, поднявшегося из-за горизонта.
В другой раз мы совершили дальнее путешествие на юг Морское побережье, бегущее ломаной линией примерно между пятидесятой и шестидесятой параллелью, образовывало на юге широкой полуостров, а может быть, и перешеек, соединяющийся с материком в южной части планеты Я хотел убедиться в этом и поэтому пустился в дальнюю дорогу по этому языку, тянущемуся на много километров, но не смог продвинуться по нему достаточно далеко От продолжения путешествия меня удержал климат, который невозможно было выдержать Ночи несмотря на соседство моря, были такими холодными, что напоминали мне морозы, властвующие на безвоздушной части планеты, а во время ужасающей дневной жары почти не прекращались бури Почва была скалистой, вулканического происхождения и совершенно голая Никакой растительности, никакой жизни, ничего — только ужасная мертвая пустыня между необозримыми морями среди которых возвышались острые верхушки вулканических островов, нередко окутанных клубами дыма или кровавым заревом огня.
