Анатолий Фисенко - Галактика 1995 № 2
Акулов подбежал к двери и громко по ней забарабанил. Кто-то запищал и больно куснул за палец ноги, Грося брыкнул и, на освещенное щелью место, упала крыса. Стук перешел в непрерывный пушечный гул.
ПУТНИК, ТЫ У ЦЕЛИ. ТВОЙ ГАРЕМ ЖДЕТ. КРАСОТКА ПОКОЙНИЦА. ТВОЙ ДОМ ОЖИДАЕТ ГРЯЗНОЕ СЧАСТЬЕ. ТВОЙ ПОКРОВИТЕЛЬ ДЬЯВОЛ!
Наконец послышалось лязганье засова и дверь беззвучно распахнулась. Погас свет. В проеме был виден мрак и больше ничего. Грося ступил внутрь и закричал, как кричат в исключительных случаях. В лесу все застыли, прервали шум и повернулись в сторону дикого вопля. Тучи немного рассеялись и показали звездочку.
Акулов угодил в капкан.
Кто-то злорадно захихикал, затворил дверь и включил свет. На зашедшего смотрела сморщенная, сгорбленная старуха. Глаза впали в глазницы и светились красными огоньками, нос как ржавый крючок, рот исказила злая усмешка.
— Ббб-абушкка, — запинаясь, позабыв про боль, выдавил Грося и почувствовал запах трупа.
Подбежал кот-баюн и с легкостью силача разжал капкан. Гость хромая прошелся к лавке и тяжело на нее опустился. Нога болела, словно ее кинули в топку на раскаленные угли.
Бабка потерла руки и принялась разводить печь.
ОГОНЬ. ПЛАМЯ СВЕТА И ТЬМЫ. ДУША И ТЕЛО. ЧЕРНЫЕ СИЛЫ ГРЫЗУТ ДЫРЯВЫЙ ЧЕРЕП.
Кот-баюн посмотрел на Гросину ногу и прослезился, при этом слюнки у него так и текли…
Ведьма поставила перед гостем чугунок и пропала.
Шелестели листья. Глаза привыкли к темноте и ясно различали окружающее, небосвод пуст как непросвечиваемый колпак. В стороне, у болота, зажегся огонек. Царапая о колючки ноги, Грося направился к свету.
«Я уже начал адаптироваться, — подумал утопленник и покрепче сжал тесак. — Но надо думать, как отсюда выбираться. Не вечно же здесь промерзать».
Двое, при освещении переносного фонаря, сидели играли в карты. Грося несказанно обрадовался и приободрился. Теперь он не один!
Неизвестные повернулись к Гросе, улыбнулись и обнажили длинные загнутые клыки. Вурдалаки!
НЕ ИДИ ТУДА, ЕСЛИ НЕ ЗНАЕШЬ КУДА. Черные капли, похожие на горох, медленно сыпались через пустые глазницы черепа.
«Бежать, драпать, сматываться,» — вопил мысленно Грося, продираясь сквозь густой терновник. Тесак был как никогда кстати; пробираться с ним легче.
Акулов выскочил на берег пруда. Русалки плескались и посылали воздушные поцелуи ангелам. Утопленник разогнался и ласточкой прыгнул в воду. Когда круги разошлись, все стало приходить на круги своя.
Гросю откачали в рыбацком баркасе. Он глотнул из поднесенной к губам фляжки спирта и почувствовал себя в норме. В голове было пусто, как в колоколе. Акулов приподнялся и почувствовал в руке предмет. Пальцы сжимали тесак мясника.
«Откуда это? Странно. Ножичек для мяса нужнее рыбакам, — подумал бывший утопавший. — а мне пора домой к жене и детям.»
Волны за кормой играли как живые. Солнышко светило и пускало теплые лучи на плечи людей.
Убранство здешнего обиталища не блистало роскошью. Место над входом занимала медвежья голова, в центре избы печь-лежанка, затем стол, лавка и шкаф со всякой колдовской дрянью. По углам висели горящие свечи.
Кот-баюн заунывно затянул похабненькую частушку.
Грося зачерпнул душистую бурду, и громко и с хрипом зашелся в аллергическом кашле; в ложке копошились свежие личинки мухи.
Вырвало.
Громко, надрывно, держась за живот, захохотала лежащая на печи старуха.
Кошмарные сны присущи каждому субъекту. Яркие мистические сцены. Неправдоподобные жертвы и насильники. АЛЫЙ НАДУТЫЙ ШАР ЛЖИ ЛОПНУЛ В ОБЛАКАХ БЕССОЗНАНИЯ. НАСТУПИЛА ЯВЬ! СТРАШНАЯ, НЕ МИФИЧЕСКАЯ АБРАКАДАБРА!
Ведьма медленно наступала на Акулова, ее руки тянулись вперед. Ее лицо исказила ядовитая гримаса. «Поганка сморчковая», — не без отвращения пробормотал пойманный в клетку разум Гроси. Но тут утопленник нащупал нож, или вернее, большой увесистый тесак мясника.
Взмах, еще один, еще.
Старуха затряслась как паралитик, глаза провалились в глазницы, волосы вылезли, нос вывалился, зубы оскалились. Налетел ураганный вихрь ветра, громко вырвал дверь и ставни на окнах, побил стекла, затушил свечи и засвистел, зашумел. Повеяло трупным запахом.
Грося почувствовал на руке когти. Кого? Ведьмы! Он вырвался и быстро выскочил наружу.
ГРАНЕНЫЙ СТАКАН С МЕРТВОЙ ВОДОЙ. ПРОСТАЯ ПОСУДА, НО С ЦЕННЫМ НАПИТКОМ! ГОРЬКО. ПРОТИВНО. НУЖНО ЗЕЛЬЕ ЖИЗНИ.
Владислав Панфилов
Эдем
«И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке; и поместил там человека, которого создал».
Ветхий Завет. Бытие.Я болен…
Я сошел с ума…
Я не знаю, что со мной.
Медузье тело океана. Беспощадное солнце, стягивающее кожу на черепе, сжигающее воздух для легких. Рыхлое фиолетовое небо, дрожащее мыльным пузырем.
И тоскливо падающий на бок корабль…
Мгновение времени, вздутое до Вечности, и внутри мы: маленькие, слабые, беззащитные.
Предсмертная слабость рук и ног. Невыносимое желание проснуться. Красная, липкая волна в лицо.
И внезапно, словно в детских снах, деревянный борт шлюпки.
Сладкое наползание Небытия… Откуда эта колыбельная? Чье ласковое дыхание касается моей кожи?
Райскими вратами лопнул Вселенский Пузырь!
Ом-м-м-м-м-м!
Я боюсь просыпаться. Открыть глаза — значит отдать себя на растерзание хищным, торопливым будням. Время — людоед. Оно высасывает нашу жизнь, нашу плоть, оставляя лишь отчаяние и тоску по бессмысленно прошедшим дням.
Радужные пузыри кружатся и лопаются…
Это взрываются и гаснут Мгновения Моей Жизни.
Я лечу… Серебристые облака покачиваются подо мной. Я могу нырнуть в них, могу взмыть ввысь. Но мне приятно просто парить, раскинув руки, и видеть под собой плывущие Мгновения и тосковать по каждому прошедшему и радоваться вновь родившемуся… Это не сон!
Корабль погиб и погибли люди. И я один на древней ветхой Ладье посреди бесконечного океана…
Господи-и-и…
Я спокоен.
Я помню и отчаяние, охватившее меня, и желание покинуть Ладью, чтобы умереть. Все это пропало, как только невидимая, теплая Ладонь коснулась моей головы…
Я стою и ощущаю себя скорее мачтой, нежели человеком. Мое тело не подчиняется мне. Мои ноги вросли в дно Ладьи. Но страха нет. Теплая Ладонь согревает мой затылок. Я спокоен.
Ладья мчится вперед по ровной, без единой волны, глади океана.
Судьба избрала меня! И я подчиняюсь Ей!..
Ладонь растаяла. Мое тело снова стало человеком.
