Рэй Брэдбери - Вождение вслепую
— Что же это получается? — задохнулся я. — Каждый раз, когда мы, как на крыльях, взлетали до луны, ты испытывала боль?
— Да.
— А все эти томные возгласы и стоны просто служили прикрытием для неприятных ощущений?
— Да.
— И за все годы, за все часы ты ни разу об этом не обмолвилась?
— Не хотела тебя огорчать.
— Что я слышу? — вскричал я.
А потом:
— Это неправда.
— Это чистая правда.
— Не верю. — Мне едва удалось справиться с дрожью в голосе. — У нас все было так прекрасно, так упоительно, так… Нет, нет, не может быть, чтобы ты притворялась, да еще каждый раз. — Я замолчал и посмотрел ей в глаза. — Ты все выдумала, чтобы только подладиться под бредни этого отца Рейли. Верно я говорю?
— Богом клянусь…
— Поосторожнее! Ты же теперь в лоне церкви. Не богохульствуй!
— Тогда просто клянусь. Я ничего не придумала.
Меня охватила убийственная растерянность.
Повисла долгая пауза.
— Мы все же могли бы где-нибудь перекусить, — сказала она. — В один из дней.
— Нет уж, спасибо, мне кусок в горло не полезет. Странное получится свидание, ей-богу: нас будет разделять стол, чтобы я не смог до тебя дотянуться! Где моя шляпа? Я приехал в шляпе?
Когда я уже стоял на пороге, она вскричала:
— Ты куда?
Закрыв глаза, я покачал головой:
— Еще не решил. Впрочем, уже решил. К унитариям.
— Как ты сказал?
— В унитарианскую церковь. Тебе ли не знать!
— Не делай этого!
— Почему же?
— Потому что…
— Почему?
— Они не произносят вслух имен Бога и Иисуса. Более того, не допускают, чтобы при них эти имена произносили другие.
— Совершенно верно.
— В таком случае при встрече с тобой я тоже не смогу упомянуть ни Бога, ни Иисуса.
— Совершенно верно.
— Не вступай в эту церковь!
— Почему же? Ты сделала первый ход. Теперь я делаю свой. Шах и мат.
Повернув дверную ручку, я сказал:
— Позвоню в ближайший вторник, это будет последний раз. Только не проси меня на тебе жениться.
— Не звони, — сказала она.
— О любовь, что еще не угасла, — сказал я. — Прощай.
Я прикрыл за собой дверь. Без стука.
Господин Бледный
Mr. Pale, 1997 год
Переводчик: Е. Петрова
— Ему очень плохо.
— Где он?
— Наверху, на третьей палубе. Я его уложил в постель.
Доктор вздохнул.
— Вообще-то у меня сейчас отпуск. Ну, что поделаешь. Ты уж прости. — Извинение было адресовано его жене.
Он последовал за дневальным, и пока они поднимались по трапам, космический корабль, выбросив столб красно-желтого огня, в считанные минуты развил скорость до тысячи миль в секунду.
— Пришли, — сказал дневальный.
Доктор свернул в указанный отсек и увидел лежащего на койке пассажира: это был рослый мужчина с туго обтянутым кожей черепом. Его состояние действительно оказалось тяжелым. Впалый рот обнажил крупные, пожелтевшие зубы; из тени провалившихся глазниц мерцал угасающий взгляд, туловище было иссохшим, как скелет. Руки казались снежно-белыми. Присев на магнитный стул, доктор пощупал запястье больного.
— На что жалуетесь?
Тот помолчал, но все же, облизнув бесцветным языком сухие губы, в конце концов сумел выговорить:
— На приближение смерти. — У него в горле булькнуло нечто похожее на хохот.
— Чепуха, мы вас быстро поставим на ноги, господин?…
— Зовите меня Бледным. Под цвет лица. Просто Бледный.
— Хорошо, господин Бледный.
Никогда еще доктору не приходилось держать такое холодное запястье. Как у покойника в морге, только бирки не хватало. Пульс уже сходил на нет. Если он и прощупывался, то настолько слабо, что его с легкостью перекрывала пульсация крови в пальцах доктора.
— Плохо дело, да? — спросил больной.
Вместо ответа доктор приставил к обнаженной груди умирающего серебристый стетоскоп.
Прибор донес до его слуха едва различимый шум, вздох, будто о чем-то далеком. Вместо сердцебиения из груди шли какие-то стоны раскаяния, приглушенные крики миллионов голосов, порывы темного ветра в темной пустоте; вырываясь из холодной груди, эти холодные звуки доходили до ушей и пронзали доктора насквозь, отчего он и сам почувствовал холодок в сердце.
— Я прав?
Доктор кивнул:
— Наверно, вы лучше меня знаете…
— Чем это вызвано? — Глаза Бледного закрылись, и на бесцветном лице мелькнула тень улыбки. — Мне нечего есть. Я умираю от голода.
— Это мы поправим.
— Нет, нет, вы не понимаете, — прошептал человек. — Я едва успел добраться до ракеты, чтобы попасть на борт. Всего несколько минут назад, до старта, я был по-настоящему здоров.
Доктор повернулся к дневальному:
— У него бред.
— Нет, — отозвался умирающий, — это не бред.
— Что здесь происходит? — спросил чей-то голос, и в каюту вошел командир корабля. — Это еще кто? Что-то не припоминаю…
— И не пытайтесь, — сказал Бледный. — Меня нет в списке пассажиров. Я самовольно проник на борт.
— Но это невозможно; мы сейчас на расстоянии десяти миллионов миль от Земли.
Бледный вздохнул:
— Еле успел. Все силы положил на то, чтобы вас догнать. Уйди вы немного дальше…
— Заурядный безбилетник, — прервал его командир. — Да к тому же пьян.
— Он очень болен, — сказал доктор. — Ему нужен покой. Сейчас я его осмотрю…
— И ничего не обнаружите, — едва слышно откликнулся Бледный, чье бескровное туловище сиротливо вытянулось на койке. — Беда в том, что мне нужна пища.
— За этим дело не станет, — сказал доктор, закатывая рукава.
Спустя час доктор снова опустился на магнитный стул. У него со лба градом катился пот.
— Вы правы. Никаких заболеваний у вас нет, но организм предельно истощен. Как вы, при нынешнем изобилии, умудрились довести себя до такой кондиции?
— О, вы будете удивлены, — ответил обладатель изможденного, белого, холодного тела. Его слабый голос заполнил каюту, как слабый леденящий бриз. — Примерно час назад я остался без пищи. По своей вине. Сейчас попытаюсь объяснить. Дело в том, что я очень стар. Одни говорят, что мне миллион лет, другие дают миллиард. Сам я давно сбился со счета. Недосуг было считать.
Шизофреник, подумал доктор, вне всякого сомнения.
Пассажир Бледный вяло улыбнулся, словно прочел эту мысль. Он устало покачал головой, и в темных впадинах его глаз мелькнул огонек.
— Нет-нет. Нет, просто я стар, очень стар. И очень глуп. Ведь Земля принадлежала мне. Я ею владел. Безраздельно. Она питала меня, а я, в свою очередь, питал ее. В течение миллиарда лет я жил припеваючи. А теперь — страшно подумать — оказался здесь, да еще на краю гибели. Вот уж не думал, что могу умереть, никогда не думал, что меня можно убить, как любую тварь. А теперь и я знаю, что такое страх смерти и каково это на самом деле — умирать. Узнал спустя миллиард лет, и теперь мне страшно: какая судьба постигнет Вселенную, когда меня не станет?
