Василий Головачев - Возвращение блудного Конструктора
– Пока… хорошее слово. И на том спасибо. Мотивация угроз?
– Все та же: прекращение строительства Т-конуса.
– Значит, снова «Общество по спасению Конструктора»?
– О Конструкторе не упоминалось совсем. Это не «Общество», Забава, это К-мигранты, деятельность которых косвенно подтверждает, что БВ – след Конструктора. Логично было бы ожидать от членов «Общества», людей, кстати сказать, объяснений своим поступкам, в которых обязательно прозвучали бы какие-то слова в защиту Конструктора, но их не было. Это не по-нашему, не по-человечески, так люди не поступают, так могут мыслить только К-мигранты, не люди. Боюсь даже представить, что будет, если они возьмутся за нас всерьез.
Забава рассеянно полистала раскрытую книгу, поправила волосы.
– Вы пытались объяснить им, что судьба Конструктора не только в наших руках, в руках исполнительного органа защитной системы цивилизации? Что мы действуем от имени и по поручению человечества?
– Представителей человечества, – поправил Железовский ворчливо. – А это не одно и то же. Всемирный референдум неизбежен, люди уже обладают полной информацией о БВ, о гипотезах, связанных с ним, и от обсуждения проблемы не уйти.
– Я и не призываю решать проблему келейно, однако сколько людей – столько и мнений. Я боюсь, что общественное мнение не совпадет с единственно верным решением проблемы. Гуманизм – изначально мироощущение сильного народа, но всегда ли в борьбе за существование побеждали гуманисты? А новая встреча с Конструктором – суть борьбы за существование, и, не понимая этого, человечество запросто может погубить себя.
– И все же у меня иная точка зрения, хотя я и выполняю волю Совета. Можно обойтись и без мордобития, тем более что мы не контактируем с Конструктором напрямую.
Забава закинула ногу на ногу, покачала головой:
– Не узнаю тебя, Аристарх. Вы, русские, всегда отличались размахом и удалью: раззудись, плечо, размахнись, рука! Неужто иссякла былая удаль? Подмок порох? Душа запросила покоя?
Железовский набычился, посмотрел на ее колени, выглянувшие из-под халата, неожиданно улыбнулся:
– Ты выбрала не лучшую из пословиц, могу привести сотню других, отвечающих ситуации. Например: гром не грянет, мужик не перекрестится. Дитя плачет, мать не разумеет. Или такую вот: удалой долго не думает.
Боянова засмеялась:
– Да, пословиц у вас много, на все случаи жизни, это я знаю. Есть и такая: женский ум лучше всяких дум. Мужских, естественно. Нам предстоит из двух зол выбрать меньшее – то ли «задавить» Конструктора в «струну», уничтожив тем самым самое древнее из всех разумных существ, то ли позволить ему уничтожить нас – при столкновении ли БВ с Системой или при выходе Конструктора из БВ. Вот и решай.
Они помолчали, хорошо понимая друг друга и без слов.
– Что мы можем противопоставить К-мигрантам? – тихо спросила Забава. – Кроме бесстрашия, мужества и силы воли безопасников и пограничников?
– А этого мало?
– Мало! – жестко отрезала Боянова. – Все ваши императивы, штатные режимы, оперативные сети рассчитаны на человека, на его логику, интеллект, мораль и этику, но ты сам говорил, К-мигранты – не люди! И подход к ним нужен иной.
– Да какой другой? – поморщился Железовский. – Какой подход нужен существам, отличным от нас только способом появления на свет? Да и какое право де-юре мы имеем считать их не людьми? И если начать судить о них с этой точки зрения, то кто тогда мы?
– Бедный Аристарх, – грустно проговорила Боянова. – Бедный «роденовский мыслитель». Как же ты все-таки зажат в рамках моральных конструктивов, закрепощен страхом ошибки и ложными представлениями о гуманизме. Если нас не станет, к чему тогда все твои рассуждения о жестокости, насилии и праве выбора?
Снова помолчали. Потом Железовский украдкой сделал пальцами знак, отгоняющий нечистую силу.
– Я останусь?
Забава покачала головой, и комиссар послушно встал.
– Не обижайся. – В голосе женщины прозвучали усталость и печаль. – Я не нуждаюсь в заботе, ты знаешь.
Железовский, несмотря на габариты и вес, двинулся к двери совершенно бесшумно, на пороге оглянулся:
– Ты ошибаешься, Забава.
– В чем, мастер?
– В том, что не нуждаешься в заботе… не говоря уж о любви. Выражаясь высоким штилем: все доброе в душе рождает только любовь, остальное – от лукавого. Покойной ночи.
Вышел.
Забава посидела немного в той же позе, потом улыбнулась и, вырастив из стены зеркало, долго рассматривала себя, сначала в халате, затем обнаженную, то приглаживая волосы, то распуская их по плечам. Вздохнула. Свет торшера медленно сжался в точку, угас. Комнату бесплотным туманом затопил мрак. И тогда стало видно, что лицо Забавы чуть светится изнутри, словно расплавленное стекло, и свечение это пульсирует в такт сердцу.
ЗА НАМИ – МЫ САМИ
Дежурный гранд-оператор транспортной базы погранслужбы «Фиорд-III» Ольбор Шелланнер, по личным причинам с нетерпением ждавший конца смены, был приятно удивлен, когда позвонил шеф-распорядитель базы и сообщил, что смена заявится на два часа раньше.
Переглянувшись с напарником, Шелланнер, скрывая радость, кивнул, потом спохватился:
– Что-нибудь случилось? Или мы не укладываемся в график?
Лицо шеф-распорядителя с тяжелым подбородком, мясистым носом и прозрачными глазами, с длинными баками и бородкой «а-ля викинг» не дрогнуло.
– Центр попросил изменить программу стажировки, поэтому вас сменит экипаж Стенсена.
– Я никого из них не знаю?
– Нет, но это не имеет значения.
– Да вы его не слушайте, он согласен, – вмешался напарник Шелланнера, продолжая мысленный диалог с инком-координатором: транспортные потоки шли густо, база обслуживала не только норвежско-шведско-финский регион, но и Внеземелье, поэтому, несмотря на компьютерное координирование, распределение транспорта по заявкам всегда требовало вмешательства человека.
– Я могу направить их и в другой корпус, – сказал шеф-распорядитель меланхолически.
– Нет-нет, все нормально, – поспешил согласиться Шелланнер. – Пусть проходят контроль.
Спустя несколько минут в уютный зал-пост первого корпуса базы, снабжающего потребителей космотехникой среднетоннажного класса, вошли двое в стандартных коричневых комби обслуживающего базу персонала.
Они остановились в центре зала, за вырастающими из пола «тюльпанами» кресел управления, внутри которых, как пестики и тычинки в чаше цветка, сидели операторы первой вечерней смены, заступившей в шесть часов вечера.
«Лепестки» эмканов мысленного (пси) и звукоуправления, связи с компьютером контроля среды, аварийной и пожарной службы, сдублированные трижды, у одного из «тюльпанов»-кресел отогнулись в стороны, «тюльпан» раскрылся, из него выпрыгнул Ольбор Шелланнер. Выгнул спину, разминаясь.
