Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах
Кокон оказался довольно тяжел: килограмм восемь, не меньше. Отвратителен наощупь. Плотная гладкая кожица, на которой остаются вдавленные пятнышки от твоих напряженных пальцев. Кокон имел форму и поверхность большого вытянутого арбуза, поэтому нести его было отчаянно неудобно. Вдобавок, она боялась его придавить. Она не знала, что случится тогда – он может лопнуть, испортиться, зашевелиться – все, что угодно. Она старалась не думать о том, что жило внутри.
Нести его просто в руках было невозможно. Она подошла к растерзанной муравьихе, но на той остались лишь рваные клочья, нечего взять. Тогда она вспомнила выстрел. Конечно.
Она обвела взглядом внутренность подвала. Дыра, сквозь которую вламывались нападавшие, теперь была заложена несколькими большими мешками. Шалаш, сооруженный клоном, был наполовину разрушен – как раз об эти доски она и споткнулась, пробираясь вдоль стены. Среди остатков шалаша лежал мертвый клон.
Муравьи застрелили это бедное создание, чтобы забрать кокон.
Тело клона уже начинало коченеть. Застрелили в упор, выстрелом в лоб, негодяи. Снять блузку целиком не удалось, из-за длинных рук, которые отказывались шевелиться. Пришлось разорвать и потом связать двумя узлами.
Сойдет вместо сумки – теперь кокон можно будет нести, не пачкая свои руки. У клона была настоящая большая женская грудь. Эта грудь должна была кормить кокон молоком, как кормят ребенка. Но кто будет кормить эту гадость теперь? Она прикоснулась к вриску и тот пискнул.
– Как дела?
– Авария ликвидирована двенадцать минут назад, – ответил вриск.
– Схему коридоров!
Вриск создал в воздухе объемную копию лабиринта. Сквозь голубое свечение картинки плавно пролетали рои мелких сияющих пылинок, будто танцующих свой медленный танец.
Браузовский излучатель работал в непрерывном режиме. Экран показывал все, что творилось за стеной. Люди-муравьи выходили из домиков, двигаясь замедленно, как тяжелобольные. Они останавливались в нелепых позах, падали и умирали. Их тела, отслужившие свой срок, будут ускоренно распадаться. Муравейник умер, оставив после себя кокон. И этот кокон может дать жизнь нескольким новым муравейникам – десяткам, сотням или тысячам.
До завтрашнего дня они не смогут ехать: фургон должен залечить свои раны.
Его обшивка рассчитана на самовосстановление. Каждый сантиметр поверхности будет упрямо восстанавливать свою структуру, если только он не уничтожен по всей глубине. Это еще одна полезная вещь, которой техника научилась у природы.
Светило солнце и утро было свежим.
– В какое интересное время мы живем, – сказала Катя, – вы как думаете?
– Почему?
– Техника пересает быть мертвой. Еще немного, и исчезнет разница между живым и неживым. Вы не сможете сказать, жив ваш стол или мертв. Или это просто предмет. Это будет очень странно.
– Это будет нормально, – возразил Гектор, – нормально и обыкновенно. Люди быстро привыкают к новому. И это даст нам новые проблемы.
– Например, борьбу столов за свои права?
– Хотя бы.
– Что это было?
– Что?
– Зубы, вот что. Час назад я нашла в лесу разорванного муравья и внимательно осмотрела это – назовем это «срез». Я даже могу сказать как выглядело то, чем его резали. Это подобие пасти. Раскрывается широко, как у акул, раствор сантиметров тридцать.
– Раствор – это что такое?
– Не притворяйтесь. Это максимальное расстояние между верхними и нижними зубами. Могу рассказать и о зубах. Хотите?
– Давай.
– Треугольные, немного загнутые назад. И, что совсем интересно, подвижные.
Растут гнездами по три или по четыре. Очень необычная конструкция.
– Правда?
– Ага. Такая встречалась на земле лишь однажды. У одной ископаемой акулы, восемьдесят миллионов лет назад.
– И что теперь?
– А то, что мне не очень верится, что эта акула ожила, научилась ходить по земле и забрела в этот несчастный захолустный лесок. Так?
– Откуда ты это все знаешь?
– А у меня есть грамота: «Лучшему будущему биологу города». Я выигрывала конкурс два раза подряд. Второй раз я защищала свою работу об акульих зубах.
– Твоя эрудиция меня потрясла.
– И это все?
Теперь кокон был у них. Фургон двинулся в обратном направлении. Гектор и Валин разговаривали в кабине, Катя осталась с пациенткой – Мире снова стало плохо.
– Я думаю, – сказал Валин, – я думаю, что слишком опасно везти его в город.
Есть тысячи случайных причин, по которым мы можем его потерять. Его нужно просто сжечь здесь, облить керосином и сжечь. Потом проверить пепел. Конечно, изучение даст большей пользы, научной пользы, но что будет, если нас остановит генетический патруль? Если они отберут кокон? Если они будут с ним неправильно обращаться?
– А я думаю о другом. Почему кокон спит? Сейчас он должен бы попытаться заразить одного из нас. Конечно, он упакован в полиэтиновом контейнере. Но ведь была Катя. Он должен был попытаться заразить ее. Он этого не сделал.
– Так почему?
– Может быть, ему нужно, чтобы мы привезли его в город. Чтобы распространиться, он должен передвигаться. А передвигаться он может только с помощью людей.
– Или с помощью нашего фургона. Но из полиэтина он не сбежит.
– Не сбежит. Если ему не помогут. Но его нельзя уничтожить сейчас.
Наверняка есть другие муравейники. Если мы уничтожим этот, проблема не решается.
Проблема остается.
– Мы сможем его изучить?
– Наверняка. Аппаратуры достаточно. Я разложу его по атомам, а потом снова соберу. А уж потом мы его обольем керосином и сожжем. Или придумаем что-нибудь еще надежнее. И посовременнее.
Некоторое время они ехали молча, каждый думая о своем. Заросли огромных тапиастров слева от них кишели обезьянами. Обезьяны орали что-то вслед автомобилю.
– Четыре года назад, – сказал Гектор, – я участвовал в пуске завода-растения. Завод должен был выращивать монокристаллы кварца. Все начиналось с зернышка. Зернышко было круглым, размером с футбольный мяч.
Красиво раскрашенное, с нашим фирменным знаком, с рекламными надписями и все прочее в том же духе. Зернышко помещали в грунт на глубину около полуметра; все это делали ночью. Через несколько часов солнечные лучи начинали нагревать грунт. При двадцати четырех градусах тепла зерно просыпалось – включались механизмы наращивания корней. Корни пробивались во все стороны сквозь почву в поисках нужных химических соединений, а потом начинали эти соединения поглощать и преобразовывать. Через две недели завод пророс. Теперь это уже был купол размером с дом. С одноэтажный дом. Он вырастил несколько пристроек. Он имел еще с десяток подземных «клубней». В нем не было ни окон, ни дверей, потому что он не нуждался во вмешательстве человека. Еще через неделю он начал производить подукцию. Кристаллы были чуть мутноваты, но годились. Вместе с продукцией он создал несколько обслуживающих самоходных механизмов, которые помогали перемещать сырье. Потом он собрал семь копий первоначального зернышка. Все это произошло точно в назначенный день. Мы гордились этой штукой. Она сама работала, сама себя строила, сама себя воссоздавала. В принципе, это была вполне самостоятельная форма жизни. Мы остановили завод, чтобы заняться дальнейшей доработкой проекта. А на следующий день одно из зерен исчезло.
