Мария Симонова - Вирус хаоса
УДАЛЕНИЕ ИДЕТ. ПРОСЬБА ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ И НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ.
— Не препятствовать… — задумчиво проговорил Гений.
— Такая глупая мысль… — Мэри поймала его взгляд: — Наверное, не стоит надеяться, что нас развезут по домам?..
Он покивал, скептически скривив рот.
— Да уж, это вряд ли. Странно, но у меня не возникает ни малейшего желания узнать, куда движется этот поезд.
— Если мы вирус для любого мира, если для нас нет возврата и нигде нет места, то это может быть только… — Мэри поглядела на шлифующую окно с той стороны серую муть. — Поезд в никуда. — И содрогнулась от того, что сказала. — Как быть, Гений? Ну, ты же гений, придумай что-нибудь!
— Нам велено что? — спокойно спросил он. — Раз — сидеть и два — не препятствовать. А это значит что?
— Что за нами придут? — сделала она самый, с ее точки зрения, очевидный вывод.
— За нами уже никто не придет, — зловеще возразил он. — Но это значит, что в наших силах воспрепятствовать .
— Как?.. Остановить поезд?
Тут они уже одновременно поглядели за окно. Гений почесал висок.
— Думаешь, стоит попробовать стоп-кран?.. — неуверенно произнесла Мэри.
— Погоди, погоди. Остановить — это само собой, не век же в нем ехать. Важно еще остановить там, где нужно. Посмотрим, что сейчас происходит: элемент, чуждый среде — вирус, то есть мы, подлежит отторжению, изолирован и изымается. Его задача, естественно — вырваться на свободу, попасть обратно в среду. Вопрос — как? Обычному вирусу это, конечно, не под силу, его не стали бы умолять: «Не препятствуй!» Но мы способны генерировать Хаос. А для него нет правил, не существует законов — на то он и Хаос. Ты понимаешь — никакие замки, решетки и поезда не в состоянии его ограничить!
— Может, мы его и генерируем… иногда, — согласилась Мэри, — но мы не можем им управлять! Просто что-то неожиданно происходит — непонятное, похожее на чудо, от чего мы сами открываем рты… Или не происходит.
— Вот тут ты ошибаешься. Любая болезнь несет в себе деструкцию, сбой, а мы — вирусы самого Хаоса, считай, его эмиссары. Поэтому мы и только мы можем им управлять. Просто пока не умеем.
Мэри пребывала в изрядном сомнении по поводу его слов — управлять Хаосом? Разве это возможно?.. Сама мысль казалась абсурдной.
— Это только твое предположение, — сказала она, — которое невозможно доказать…
— Оно уже доказано, — заявил Гений, — причем доказано тобой. Вспомни свою «телепортацию» — да, да, знаю, что она не твоя, просто разрыв событийности, несоответствие между временем и пространством, но почему ты ее так назвала? Да потому, что все произошло, пусть неожиданно, но в нужном тебе направлении и с нужным тебе результатом: ты мгновенно перенеслась туда, куда хотела поскорее добраться, не возбудив в окружающих ни малейшего подозрения, что что-то произошло. То есть ты управляла событиями, нарушающими принцип причинности. Ты управляла Хаосом.
— Так, понятно! — Мэри сжала ладонями виски. — Я хочу попасть в Ялту да поскорее! Очень хочу! Причем уже давно… — вздохнула она, покосившись на окно. За окном все было без изменений. — Вот видишь…
— Думаю, что одного желания мало, — сказал Гений, — по крайней мере в этом поезде-изоляторе. Нам было велено оставаться на местах — значит, имеет смысл их покинуть.
— Ну хорошо, а дальше?..
— Там посмотрим. Пойдем.
Они вышли в коридор, где поначалу застыли в нерешительности; того первого страха уже не было, но удивления от творящихся кругом перевоплощений, наверное, было не изжить. Неподалеку, у окна стояло… Нет, наверное все-таки стоял. Итак, у окна стоял человек, не иначе как удравший с какого-нибудь шедевра Пикассо: часть его головы и плечо съехали по диагонали значительно ниже положенного уровня. Рот на шее исторгал струю дыма, одна рука росла вроде бы на месте, другая, сжимающая сигарету, змеилась из центра туловища. Имелась опорная нога — большая и столбовидная, вторая — тонкая, согнутая коленкой назад, выглядела архитектурным излишеством.
— Наверное, сосед… — прошептала Мэри. — Вышел покурить. Ну что? Будем знакомиться?..
— Н-нет. Лучше не привлекать внимания.
Впрочем, они уже были замечены: одинокий курильщик косился на вышедшую пару прекрасным, посаженным наискось глазом, но к общению явно не стремился. Они нацелились было его обойти, когда в противоположном конце вагона отъехала дверь, заставив обоих настороженно обернуться — в ожидании, разумеется, очередных напастей.
В дверях колыхнулось, проскальзывая, что-то плоское, потом оно развернулось и… В коридор ворвалась очередная листовидная дама, сразу полетевшая вперед, наподобие паруса: видимо, разнообразие форм граждан, населяющих поезд, все же имело какие-то пределы. В отличие от узенькой официантки, эта была настоящей матроной, хоть и расплывшейся исключительно вширь, заняв при развороте практически весь проход.
Мэри узнала бледно-голубое платье: кажется, именно эта тетка, будучи еще объемной, садилась при ней в последний вагон. Теперь она стремилась оттуда куда-то к голове поезда, пребывая, очевидно, во взвинченном состоянии и в данный момент намереваясь, кажется, снести на своем пути пару-тройку пассажиров.
— К стене! — скомандовал Гений, оттолкнув с ее пути Мэри, и сам прижался спиной к закрытой двери купе: пусть сбоку странная дама и была почти невидима, но в фас выглядела несокрушимой, как надвигающееся цунами.
Однако зря они надеялись, что стихийное бедствие благополучно их минует: глазки-рисинки остановились на Гении, и могучий порыв ветра, несущий вперед эту всесокрушающую плоскость, внезапно стих. Мадам замерла в шаге от них, медленно открыла рот в размазанной помаде и…
— Смеляков!.. — донеслось из него тихое блеяние. — Ты сам дьявол, Смеляков!.. Я видел тебя на перроне и думал… думал…
— Думал, что тебе удалось от меня уйти, не так ли? — произнес Гений, в то время как Мэри беззвучно ахнула: перед ними был Андрей Валентинович, гораздо более плоский, чем стиральная доска и к тому же переодетый в женское платье. Его собственная шевелюра пряталась под париком, завитым крупными буклями.
— Я подлец, Смеляков… — признался он. — Но это психотропное воздействие… Я не в состоянии больше его выносить! Скажи, чего ты хочешь, я все сделаю! Только умоляю тебя, останови это! — широкая трепещущая лента, бывшая на самом деле его рукой, всколыхнулась, однозначно указывая в направлении сюрреального господина. Тот между тем распластался по окну, выронив из шеи сигарету. Продолговатый прекрасный глаз глядел на «даму» с невыразимо-тоскливым ужасом, второго глаза так и не наблюдалось, не исключено, что его просто не было: возможно, два глаза слились у него в один.
