Ежи Жулавский - На серебряной планете (Лунная трилогия - 1)
Мне пришлось ждать не слишком долго. Меньше чем через год у Марты родились близнецы: две девочки. Они появились на свет ночью. Когда я услышал из другой комнаты, где сидел с Томом, их первый, слабый плач, сорвался с места, охваченный безумной радостью, но в ту же минуту сердце у меня сжалось от такой непереносимой боли, что я стал кусать пальцы, чтобы удержаться от рыданий, а слезы уже сами полились у меня из глаз.
Том удивленно смотрел на меня, одновременно прислушиваясь к голосам, доносящимся из соседней комнаты.
- Дядя,- наконец спросил он (так он всегда меня называл),- дядя, а кто там так плачет, неужели мама?
- Нет, малыш, это не мама плачет, это... это такой маленький ребенок, как ты, только еще меньше.
Том сделал серьезное лицо и стал размышлять,
- А откуда этот ребенок? И зачем он там? - снова спросил он Я не знал, что ему ответить. Тем временем он внимательно присматривался ко мне.
- Дядя, а почему ты плачешь? - неожиданно спросил он. Действительно, почему я плачу?
- Потому, что глупый! - резко сказал я, отвечая скорее собственным мыслям, нежели ему.
Ребенок неожиданно серьезно покачал головой.
- Неправда! Я знаю, что ты не глупый. Мама так говорила Она сказала, что ты добрый, очень добрый, только, только...
- Только что? Как мама тебе сказала?
- Я забыл...
В эту минуту дверь открылась и на пороге появился Петр Он был бледен и явно взволнован. Он, в первый раз за год, улыбнулся мне и сказал:
- Две дочки... Потом добавил:
- Ян, пожалуйста, Марта просила, чтобы ты привел ей Тома
Я вошел в комнату, где лежала больная. Увидев сына, она сразу протянула к нему руки.
- Том! Подойди и посмотри! У тебя есть две сестрички, две сразу. Это ради тебя! Ты простишь меня, Том, правда? Простишь... Но это только ради тебя, только ради тебя, мой самый лучший, единственный, любимый сыночек? - говорила она прерывающимся голосом, прижимая ребенка к груди.
Том задумался.
- Мама, а что мне делать с этими сестричками?
- Все, что захочешь, мой маленький, ты будешь их бить, любить, мучать, ласкать, все что захочешь! А они будут тебя слушаться и работать за тебя, когда вырастут!
- Марта, что ты говоришь! - закричал Петр.- Марта, это мои дети!
Она холодно взглянула на него:
- Я знаю об этом, Петр; это твои дети...
Петр сделал такое движение, как будто хотел броситься на нее, но взял себя в руки и, подойдя к кровати, сказал как можно ласковее:
- Это наши дети, Марта. Неужели у тебя не найдется для меня ни единого слова? Ничего?
- Разумеется. Благодарю тебя.
После этого она снова начала страстно прижимать к себе и целовать светлую головку сына.
- Том, мой самый дорогой, любимый, золотой сыночек... Петр как сумасшедший выбежал из комнаты, а мне стало душно. Было чтото чудовищное в подобной материнской любви.
Рождение этих двух девочек, Лили и Розы, мало изменило нашу жизнь - вопреки ожиданиям. Отношения Петра и Марты остались прежними. Я давно сочувствовал Марте, но теперь стал ощущать огромную жалость и к судьбе этого человека. Он стал апатичным, угрюмым, в каждом его слове и в каждом движении чувствовалась огромная смертельная тоска и подавленность. Будучи на несколько лет младше меня, он вдруг сгорбился и поседел; запавшие же глаза горели каким-то нездоровым огнем. Я никогда не предполагал, что год жизни может так сломать этот прекрасный организм, который лучше всех нас перенес неслыханно трудное путешествие через пустыню. Конечно, причиной этого была Марта, но я не мог винить ее... Она любила того, первого, который умер; кроме него и его сына, никому не было места в ее сердце - и в этом заключалось все несчастье.
Мне кажется, что и дочек она не любила. Правда, она неустанно заботилась о них, но было видно, что делала это только с мыслью о Томе. Они имели для нее значение ценных игрушек для сына, которые нельзя поломать, или редких зверюшек, которые требуют присмотра и заботы, потому что потеря их может быть невосполнимой. Даже способ, которым она отзывалась о девочках, свидетельствовал об этом - она всегда говорила о них: "Девочки Тома". Петр бессильно наблюдал за всем этим и мрачнел еще больше
Во всяком случае эти дети причиняли Марте много хлопот, особенно в первые месяцы, отнимали много времени, поэтому сложилось так, что Том был постоянно под моей опекой. Я нашел себе товарища. Мальчик был очень разумный и развитой для своего возраста. Он постоянно допытывался у меня о разных вещах и разговаривал со мной, как взрослый. Через какое-то время я так привязался к нему, что мне уже трудно было обойтись без его общества. За несколько одиноких лунных дней я привык к постоянному движению, и теперь на все, даже далекие прогулки, брал с собой Тома. Марта охотно доверяла его мне, зная, что при мне он в безопасности, даже в большей безопасности, чем дома, где отчим не переносил его.
Я построил тележку и приучил шестерку сильных собак ходить в упряжке. Ввиду меньшей силы тяжести на Луне этой упряжки было достаточно, чтобы нас с легкостью перевозить с места на место. Иногда мы совершали далекие экспедиции, длящиеся два и более лунных дней. Тогда, принимая во внимание сильные ночные морозы, я брал герметически закрывающийся автомобиль, снабженный электрическим двигателем и отапливаемый, который я сделал из нашего старого автомобиля, значительно уменьшив его. Внутри, кроме меня и Тома, умещались еще два пса и значительные запасы топлива и продовольствия.
Путешествуя подобным образом, мы обследовали с Томом все северное побережье центрального лунного моря и далеко углубились на восток и запад, до тех пор, пока более разреженный у границ пустыни воздух не вынудил нас вернуться. Самым дальним пунктом по направлению к западу, которого мы достигли, было Море Химболтаниум, низина, расположенная примерно на той же широте, что и Море Фригорис, и иногда видимая с Земли как маленькая темная тучка на правой стороне верхней части серебристого диска.
И мы оттуда увидели Землю, поднявшуюся из-за горизонта. Я задержался там на всю долгую, двухнедельную ночь, только чтобы насытиться видом этой, так давно не виданной и еще более давно покинутой, моей родной планеты.
На восходе солнца Земля была в полной фазе. Когда я увидел этот сверкающий, слегка порозовевший диск и проплывающие по нему ясные очертания Европы, меня охватила такая невыразимая тоска по этой планете, светящейся на небе, что я не мог справиться с собой. Мне казалось, что, изгнанный из рая, я вдруг неожиданно увидел его золотой отблеск и протянул к нему руку в неразумном, наивном, ребяческом желании: хотя бы еще разок попасть туда... хотя бы после смерти. Однако в эту же минуту мне вспомнилась Земля, какой я видел ее в последний раз в Полярной Стране: почерневшая, мертвая на фоне кровавого зарева - и меня охватила печаль.
