Елена Федина - Призрак Малого Льва
— Значит, Энгтри — щенок по сравнению с этой Магустой?
— С ней — да. Но вам от него не вырваться!.. Ну вот!
Как и в рассказе Кера, тога белым киселем стала стекать с грузного тела Кневха. Лицо его снова окаменело. Совершенно бесцветным, посторонним голосом он сказал:
— Вы пойдете со мной.
— Хватит, — заявил Нрис, — рвем отсюда к черту, — нечего эту липкую дрянь кормить Прыгунами и эрхами. До таких деликатесов она еще не доросла.
Не имея никаких возражений, Ольгерд кивнул и напрягся. Происходило это всегда как бы помимо его сознания. Он концентрировал всю энергию в солнечном сплетении и представлял черный узкий канал или трубу. В конце этой трубы была цель. Он не знал, какая сила его переносит, в его задачу входило только подчиниться этой силе.
На этот раз трубы не возникло. Он завис где-то в черной невесомости, потом, словно отброшенный батутом, вернулся обратно. Руэрто стоял рядом, нервно насвистывая похоронный марш. Белый кисель подбирался к ногам.
— Азол предупреждал, что эта тварь многомерна.
— Знаю. Давай попробуем вместе.
Они обнялись и все сделали так, как договорились, как давно отрепетировали и отработали. Все у них получилось хорошо, даже в канал вошли. Только вырваться не удалось. И на этот раз удар был больнее. Ольгерд упал на землю, ощущение было такое, словно его хлестнули сразу по всем частям тела, по каждому суставу и каждой клетке в отдельности. С минуту он приходил в себя.
— Это называется «вата», — иронично заметил Нрис, помогая ему встать, — когда канал перекрыт.
— Ничего себе, вата! Как будто между жерновов пропустили.
— Через «вату» можно вырваться только на «фиолетовой молнии». И то не всегда. Кера, пожалуй, смог бы.
— А ты?
— Я? Даже пробовать не хочу. Мне такие оплеухи не нравятся. Держи сферу, Ол, он что-то слишком шустро нас заливает.
Нрис держал поле с радиусом в три метра, на весь объем пещеры. Белый кисель обволакивал ее на четверть. Они стояли как будто на дне большой чаши.
— Ладно, — сказал Ольгерд, — вариант номер три, — пусть попробует взять нас на измор.
Он присоединил свое поле к полю Нриса. Скоро они оказались в белом шаре. Целиком. Как птенцы в скорлупе. Только после этого давление на поле стало расти. Эллой захватил их, как удав, и теперь пытался переварить. У Руэрто от напряжения выступил пот на лице, Ольгерд чувствовал себя не лучше. Напарник все еще пытался шутить.
— Кажется, нам придется изучить его более глубинно. Изнутри, так сказать… И что мне не сиделось в теплой ванне? Любопытство проклятое!
Ольгерд устал, но чувствовал, что всеобщие усилия каким-то образом уравновесились. Голодный эллой не мог расколоть их сферу как орех, он тупо давил на нее со всех измерений, и вопрос был только в том, кто первый сломается.
— Помолчи, Ру, — посоветовал он, — экономь силы.
Неизвестно, сколько длилось это противостояние. Время потеряло всякий смысл. Они стояли, обнявшись, поддерживая друг друга, по очереди давая друг другу отдыхать. Шар медленно, но верно сжимался вокруг них.
— Может, все-таки рванешь? — спросил Ольгерд, — на «фиолетовой?»
— А ты как же?
— Послушай, мы ведь кое-что узнали. Неужели зря?
— Не паникуй, Оорл. Я все снял на камеру. Камеру он не сожрет.
— Пока ее найдут…
— Я оставил матушке красочное послание. Завтра утром она его получит.
Ольгерд молча держал давящую сферу, ему уже слабо верилось, что им удастся выбраться. Но это входило в область запланированного риска, и удивляться тут было нечему. Знали, на что шли.
Перед глазами проносились виденья из далекого детства и беспечной юности: мама в домашнем халате, Алина с ранцем и бантами в легких пушистых волосах, отец достает из рюкзака подарки, маленькая Ингерда у него на коленях и болтает ногами в белых гольфах… прекрасная Зела в старинном платье в замке Оорлов, они танцуют при свечах. Он хотел любить ее, он хотел быть самым нежным, у него ныло сердце от желания, как будто желание рождалось в сердце, а не там, где предназначено природой. Как же сильна была тогда его обида, если сейчас, перед смертью, он вспоминает именно это?
Конечно, судьба послала ему утешение — божественную Анзанту. Кому еще выпадет счастье стать избранником богини любви! Но любил-то он Зелу… Как глупо сейчас об этом вспоминать. И глупо сетовать, что все в жизни складывается вопреки твоему желанию.
На Кампии ему показалось, что наконец-то появилась женщина, которая создана для него, которая любит его, и которую любит он. В кои-то веки! Он сразу решил, что все остальное по сравнению с этим — чушь, что через все можно пройти, лишь бы не потерять ее. Только Риция так не считала. Юная девушка оказалась более рассудительной и сильной, чем он. Или просто разлюбила…
— Очнись, эрх! — Нрис тряхнул его за плечо, — мы свободны.
— Что?!
Он и правда не сразу очнулся от своих грез. Шар исчез. Пещера была пуста и темна, она освещалась только светом их фонарей.
— Что случилось, Ру? — проговорил он с изумлением и облегчением: поле можно было наконец ослабить.
— Ничего, — усмехнулся Нрис, — он собрал свои манатки и смылся. Похоже, мы ему надоели.
— Странно.
— Ничего странного. Пошли отсюда, пока он не передумал.
Телепортировать они даже не пытались: сил не было. Кое-как проплелись по коридорам и доползли до стоянки. На границе звездного неба и голой, черной земли уже занимался бледный рассвет.
Дом Ру Нриса на рассвете мирно отдыхал. Заспанная служанка принесла в гостиную завтрак. Прыгуны не любили роботов, эта барская привычка шла еще с Наолы, от избытка слуг.
— Вино? Коньяк? — деловито осведомился Нрис, по всему было видно, что в возлиянии он себе не откажет, и будет прав.
Ольгерд покачал головой.
— Только водку.
После такого напряжения хотелось оглушить себя сразу и отключиться. Голод тоже был зверский.
— Тейна, где Медия? — спросил Руэрто служанку, усердно сервирующую стол, — я люблю, когда она подает.
— Не знаю, мой прекрасный господин.
— Пойди, разбуди ее. Пусть приготовит мне ванну.
— Хорошо.
