Олег Верещагин - Новое место жительства
Я заткнулся.
Было очень тихо и очень темно. И почти беззвучно, только в одном из углов что‑то слабенько не то потрескивало, не то постукивало, и от этого звука в темноте мне было неуютно. Я вдруг ощутил себя очень одиноким, очень слабым, беззащитным и беспомощным, а мир вокруг представился мне враждебным и опасным до последней степени. И даже Юрка сделался каким‑то чужим.
Я не знаю, сколько я так пролежал. Помню, что всё‑таки не спал, когда вздрогнул от голоса Юрки — тоже ничуть не заспанного:
— Ты чего не спишь?
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— По дыханию слышу… Если из‑за стука, то это просто шуршик.
— Какой… шуршик?! — мне за одну лишь секунду чего только не представилось. Юрка в темноте хихикнул:
— Ну… дух местный. Да он не опасный. Ему только раз в год надо девственника или девственницу в жертву приносить… — и вкрадчиво напомнил: — Ты ведь девственник? — но тут же пояснил: — Животное такое, вроде крота, но покрупней и на землеройку больше похоже. Вообще оно чаще всего под камнями живёт, а тут вот угол землянки облюбовало… Нору углубляет. Ларка его прикормила здорово, он мышей хорошо давит в амбаре.
У меня отлегло от сердца. Но я знал, что испугался, и знал, что Юрка это заметил. И там… когда мы вошли… там он тоже заметил мою трусость. Наверняка заметил. Поэтому я и сказал, глядя в тёмный потолок:
— Юрка… ты знаешь… я, наверное, домой утром вернусь.
— Что такое? — его голос был равнодушным. Я начал объяснять, с каждым словом испытывая всё более и более сильный стыд:
— Вечером… ну вот сейчас… когда он в нас целился… В общем, я передристал до столбняка. Стоял и ждал, когда он пальнёт. Даже убежать не посмел… Так что… так что не гожусь я вам, наверное… — Юрка молчал, я продолжал: — Тут какие‑то особенные ребята нужны… Нет, я тоже думал, что я особенный, а я… Я подумал ещё… вот, я всегда полицию не любил, а на самом деле…
— Что «на самом деле»?! — неожиданно резко спросил Юрка. — Вот я не понимаю. Это как же нужно людей опустить, чтобы они от всякой тухлой мелочи начали за спины «профессионалов» прятаться! А профессионалам не жирно будет? А мелочь не обнаглеет? А люди себя защищать не разучатся? Ты ВОТ ПРО ЭТО думал?! Или тебе психолог нужен, чтобы думать, решать и действовать?! Тогда тебе точно обратно надо бежать — нет тут психологов, не завезли!
— По–моему, Ворон не мелочь… — возразил я, но Юрка меня оборвал:
— Я не о нём. Я вообще. Вот ты спросил — почему мы его не ликвидируем. Ян на каждое совещание Капитула приходит и этот вопрос ставит — и ребром, и наискось, и на попа, и на вид… Мол, давайте устроим большую облаву и задавим наше местное Зло. И пусть вон Пашка Большими Красными Буквами впишет в Главную Летопись про это, блин, великое дело, которое я возглавлю. А мне тошно! — Юрка сел. — Тошно давать согласие на такую облаву! Тошно, что про эту победу в летописи через тысячу лет читать будут! Тошно, что враги сами собой возникают, даже если все одинаково… одинаково несчастные! Тошно старые счёты в новый мир таскать! Ну пойдём мы на эту зачистку! И что?! Одного Сашку убьём?! Так его люди и дали! А там с ним человек пятьдесят, между прочим, девчонки есть, малыши есть! Может, уже и дети есть новорожденные! Всех вырежем?! Ай малацца будем! Ай герои! Как мерить‑то станем — до тележной оси или до палашной рукояти?!
— Да не ори ты на меня! — возмутился я наконец, выйдя из дурного саможалеющего состояния. — Я тебе про себя начал говорить! Что я тут не к месту!
— Потому что испугался? — уточнил Юрка. — Так утешься. Ворон не меньше испугался. И я испугался. И Ларка перепугалась больше всех. Просто ты такое видел впервые, и свой страх скрывать не научился. Пока ещё не научился. Так что ответь мне на один–единственный вопрос, Владька. Ты правда хочешь назад вернуться? Подумай — и…
— Нет, — мрачно ответил я. Это был честный ответ — я был бы не трус, а дурак, если бы хотел, но что теперь про это говорить… — Нечего тут думать. Просто противно быть трусом. А ещё противней знать, что кто‑то это видел.
Юрка лёг. Хмыкнул. Сказал:
— Знаешь, я где‑то читал… не помню, где… что трусости в первом бою не бывает. Только во втором. Второй бой — страшней всего. Так что не мотай нервы себе и мне — спи. Самое страшное у тебя ещё впереди.
С минуту я оценивал остолбенело эту утешительную мысль. А потом… потом я заснул.
14. ЖИВОЕ СЕРДЦЕ МИРА
Когда я открыл глаза — было полутемно, и я думал, что ещё ночь. «Полу…» — потому что Юрка сидел за ноутбуком и что‑то печатал. В печурке, к которой был подключен аппарат, весело горел огонь, на специальной подставке над ним стоял чайник.
Юрка ощутил мой взгляд и сообщил, не поворачиваясь:
— Вставай, рассветает уже. Если сейчас выедем, то к вечеру, засветло, будем в столице.
Только теперь до меня дошло, что в помещении нет окон, и снаружи правда может быть уже вполне светло.
— Доброе утро, — сказал я, садясь. — А это что за керогаз из паропанка (1.) ?
1.Стиль (литературный, культурно–материальный, арт), изображающий или имитирующий мир, в котором развитие человечества пошло «в русле пара».
— Переносная печь–зарядник, — рассеянно ответил Юрка. — Ценная вещь. Мы собираемся производство наладить, а эта пока привозная… Чай будешь?
— Я бы и поесть не отказался, — поднявшись, я подошёл к крану. — Ларка спит?
— Шутишь, уже поднялась… У неё дел по хозяйству полно. Может, уже даже в лесу… Там на столе ещё ветчина осталась, и вообще… — он потёр пальцами глаза и попросил почти жалобно: — Владька, будь другом, там, в сенях, ещё одна кадушка есть, небольшая, с водой — в ней масло плавает. Сделай штук пять бутербродов, я тоже голодный…
Ну, ветчина, так ветчина, бутерброды, так бутерброды, подумал я, открывая кран, из которого ударила в каменную шероховатую раковину плотная, синеватая, пахнущая землёй струя холодной воды…
…Когда мы выезжали — нас пришёл проводить только один из псов, да и тот зевал, как сумасшедший — ещё лежал плотный туман. Мостик через речку казался стоящим на плотном белом сугробе. Юрка дремал в седле, и я спросил:
— Ты что, не спал, что ли?
— Глаза режет, — кисло ответил он. — Не люблю ноуты… Спал я, спал, не выспался просто… Смотри, какие!
Я сперва не понял, о чём или о ком он говорит. Но потом увидел, как впереди — там, где между незнакомых мне деревьев с пурпурного глубокого цвета трещиноватой корой и похожими на взрыв ветвями, густо усеянными почти круглыми листьями, ярко–зелёными сверху и почти черными снизу, туман уже рассеялся — на дорогу вышел коричнево–рыжий зверь, похожий на лося, но с более благородной головой и трёхострыми пиками рогов. Зверь остановился, повернув голову в нашу сторону, а за ним через дорогу проскочили три других, поменьше и без рогов. После этого он сам потряс головой — и бесшумно сгинул в кустах.
