Клиффорд Саймак - Могильник. Сборник научно-фантастических произведений
Я взял ее за руку.
— Не переживай так, — проговорил я. — Забыть я, конечно, не забуду, но со мной будет Бронко. Он не даст мне бездельничать.
— Ну что ж, — заметил О’Гилликадди поднимаясь, — прежде чем вы вернетесь в свое время, вас хотели бы повидать ваши друзья.
Карикатурно покачиваясь, он вышел из комнаты. Следом за ним мы миновали коридор и пересекли фойе.
Они дожидались нас, выстроившись в ряд перед крыльцом, все пятеро — боевые машины, Элмер, Бронко и волк.
В неловком молчании мы глядели на них, а они — на нас.
— Мы будем ждать вас там, — подал наконец голос Элмер. — Мы все будем ждать вас там.
— Что касается боевых машин, мы сами просили их встретить нас, — сказала Синтия. — Однако вы…
— Нас привел волк, — перебил Бронко.
— Волк? — удивился я. — Как это ему удалось? Вы расправились с двумя его товарищами, а его, значит, не тронули?
— Он хитер, как лиса, — ответил Бронко. — Он начал играть с нами. То вертелся вокруг, то падал на спину и болтал лапами в воздухе, то скалил зубы. Мы решили, что он добивается того, чтобы мы пошли за ним. Он был так настойчив!
Волк оскалил зубы.
— Пора, — сказал О’Гилликадди. — Нам хотелось лишь, чтобы вы убедились, что они будут ждать вас.
Он повел нас обратно в дом.
— Для тебя скоро все кончится, — заметил я, обращаясь к Синтии. — Ты вернешься на Олден и обрадуешь Торни…
— Я не собираюсь возвращаться, — отрезала она.
— То есть как?
— Разве вам с Бронко не требуется подмастерье?
— Пожалуй, требуется, — кивнул я.
— флетч, ты помнишь свои слова, сказанные там, в прошлом? Ты обещал полюбить меня. Так вот, я заставлю тебя сдержать обещание.
Я сжал ее ладонь.
Заставлять меня было ни к чему.
ПОЧТИ КАК ЛЮДИ
Перевод С. Васильевой
1
Был поздний вечер четверга, и я здорово надрался, а в коридоре было темно — только это и спасло меня. Не остановись я тогда посреди коридора под лампочкой, чтобы выбрать из связки нужный ключ, я, как пить дать, попал бы в капкан.
То, что это был вечер четверга, в общем-то никак не связано с тем, что произошло, — просто такой мой стиль изложения. Я репортер, а репортеры, о чем бы они ни писали, всегда упоминают день недели, время суток и прочую относящуюся к делу информацию.
А темно в коридоре было потому, что Старина Джордж Уэбер — жуткий скряга. Половину своего времени он тратит на склоки с жильцами: то скандал из-за выключенного отопления, то из-за того, что не установлен кондиционер или в который уже раз барахлит водопроводная система, то из-за его вечного отказа отремонтировать дом. Впрочем, со мной он не воевал никогда, поскольку мне на все это наплевать. Моя квартира была для меня местом, где я мог от случая к случаю переночевать, поесть и провести выпадавшее мне иной раз свободное время, и я не портил себе кровь из-за пустяков. Мы отлично ладили друг с другом — Старина Джордж и я. Мы с ним поигрывали в пинокль, вместе пили пиво и каждую осень ездили вдвоем в Южную Дакоту стрелять фазанов. Тут я вспомнил, что в этом году нам не придется поохотиться — как раз сегодня утром я отвез Старину Джорджа с женой в аэропорт и проводил их в Калифорнию. Но даже останься Старина Джордж дома, мы с ним все равно бы не поехали в Дакоту, потому что на следующей неделе мне предстояла командировка, которую Старик выжимал из меня вот уже целых полгода.
Итак, стоя перед своей дверью под лампочкой, я возился с ключами, и руки мои отнюдь не отличались ловкостью, а все потому, что Гэвин Уокер, редактор отдела городских новостей, и я — мы крепко поспорили о том, следует ли требовать от научных обозревателей, чтобы они давали материал о заседаниях муниципалитета Ассоциации родителей и учителей и тому подобных событиях. Гэвин утверждал, что они обязаны об этом писать, у меня же на этот счет было иное мнение, и он первым заказал выпивку, а потом выпивку заказал я, и так продолжалось, пока не подошло время закрывать заведение, и бармену Эду пришлось выставить нас за дверь. Выйдя на улицу, я стал соображать, что лучше — рискнуть сесть за руль или поехать домой на такси. И в конце концов пришел к выводу, что, пожалуй, в состоянии вести машину; однако я все-таки поехал по глухим улицам, где меньше шансов попасться на глаза полицейским. Доехал я благополучно и даже ухитрился ловко вырулить машину на стоянку за домом, но поставить ее на место уже не пытался. Бросил ее посреди площадки и ушел.
Я трудился в поте лица, отыскивая ключ от двери. Они все в ту минуту выглядели одинаково, и пока я неловко ковырялся в них, связка выскользнула из моих пальцев и упала на ковер.
Я нагнулся за ней, но с первого захода промахнулся, промахнулся и со второго. Пришлось опуститься на колени, чтобы атаковать ключи заново.
И тут я это увидел.
Примите во внимание следующее: если бы Старина Джордж так не трясся за каждый доллар, он ввернул бы в коридоре лампочки поярче, и тогда можно было бы сразу пройти к своей двери и спокойно выбрать из связки нужный ключ — вместо того, чтобы тащиться на середину коридора и копаться под этим невесть откуда взявшимся светляком, который выполнял функции электрической лампочки. А если бы я не ввязался в спор с Гэвином и попутно не надрался до чертиков, я никогда б не уронил ключи. Но если б даже и уронил, то наверняка сумел бы поднять их, не становясь для этого на колени. А если б я опустился на колени, я не заметил бы, что ковер разрезан.
Понимаете, не разорван. Не протерт. А именно разрезан. Причем разрезан как-то странно — по полуокружности как раз перед моей дверью. Как будто кто-то взял середину основания двери за центр круга и с помощью ножа, привязанного к трехфутовому шнуру, вырезал из ковра полукруг. Вырезал и на этом успокоился — ведь ковер после этого не убрали. Кто-то вырезал из него полукруглый лоскут, да так и оставил его лежать на прежнем месте.
Хоть тресни, но этому не найдешь объяснения, подумал я. Чушь какая-то. Для чего кому-то вдруг приспичило вырезать из ковра кусок именно такой формы? А если он кому-нибудь понадобился для какой-то уму непостижимой цели, почему этот некто, вырезав его, не забрал с собой?
Я осторожно протянул палец, желая убедиться, что все это мне не мерещится. И понял, что зрение меня не подвело — если, конечно, не считать того, что это был не ковер. Кусок, лежавший внутри полукруга диаметром в три фута, по виду ничем не отличался от ковровой ткани, однако же это была не ткань. Это была какая-то бумага — тончайшая бумага, которая выглядела точь-в-точь как ковровая ткань.
