Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)
Глава 15
Хороши советские люди. А особенно хороши они осенью, когда на не захваченных врагом полях снимается богатый урожай зерновых, которого должно хватить и солдатам, и генералам, и простым эвакуированным. И ведь хватит! Обязательно хватит!
Так думал Марк Иванов, сидя на кухне своей московской служебной квартиры.
Перед ним остывала чашка свежезаваренного чая, за ней стояла пустая сахарница, дальше - пустая клетка попугая, а сам Кузьма сидел на ней сверху, уцепившись крепкими лапками за купольную паутину проволоки.
За окном темнела сырая ночь.
Хотелось есть и не хотелось пить.
Но на столе стояла лишь чашка чая. Остывала. Уже и пар от нее не поднимался.
Марк пригубил и перевел взгляд на припотевшее со стороны улицы окно.
Все. Теперь они с Кузьмой здоровы и снова могут выполнять задания Родины. Правда, неизвестно еще, куда их пошлют. Будут ли они снова ездить в составе боевых концертных бригад по фронтам или же пошлют их в обратную сторону поддерживать дух тыла?
Марк снова глотнул уже остывшего, едва теплого чая и глянул на Кузьму.
Птица имела вид грустный: красивый клюв опущен, в глазках-пуговках нет привычного огня, нет жажды жизни. Зажившее крыло не прижимается полностью к телу.
"Ничего, -- мысленно сказал Марк попугаю. - Мы еще повоюем, Кузьма! Мы еще повоюем!"
Верил ли он сам в эти мысли! Нет. Скорее это была обычная патетика, которой каждый советский человек напитывается из газет и потом всю жизнь несет в себе, думая, что это и есть воля к победе и прочие боевые качества. А может, все и наоборот...
Последние дни и ночи были туманными.
Марк Иванов и Кузьма не выходили на улицу и держали форточки закрытыми надо было беречь здоровье, и Марк, прекрасно понимая это, берег его за двоих.
На днях позвонит товарищ Урлухов из ЦК и сообщит Марку свое решение: куда им ехать. А так не хочется уезжать осенью!
Может, бумаги, написанные врачом Центрветлечебницы, в которых описывалось здоровье обоих: Кузьмы и Марка, может, эти бумаги, лежащие теперь у Урлухова, облегчат в ближайшем их жизнь?
Марк мечтал. Мечта была простая, но слишком довоенная.
Хотелось в Крым, в санаторий "Украина" где фасад админздания украшен белоснежными статуями тружеников и тружениц. Как там было хорошо!
Урлухов позвонил на следующий день после полудня.
- Как самочувствие, товарищ артист? - спросил он. Марку очень хотелось пожаловаться, но чувствовал он себя в общем-то неплохо.
- Вы знаете, товарищ Урлухов, то, что вы прислали нам, уже кончилось. Со вчерашнего дня на одном чае сидим... И без сахара...
- Война, товарищ Иванов, война ведь! - ответил начальник. - Сытых сейчас нет и еще долго не будет!
- Но, товарищ Урлухов, Кузьме надо силы восстанавливать! Он две строфы прочитать еще может как-нибудь с трудом, а потом задыхается... Ему бы крупы какой-нибудь. Товарищ Урлухов!
- У вас же кило пшена было еще два дня назад - выразил удивление товарищ Урлухов.
- Съел... - негромко признался Марк, жалостно глядя на телефонную трубку.
- Что вы там шепчете? Что с крупой?
- Съел! - чуть громче произнес Марк и в то же время чуть отодвинул трубку ото рта.
- Стыдно должно быть, товарищ артист. Птицу больную объедаете, а уже сколько лет вместе выступали!
Марку действительно стало стыдно. Он покосился на Кузьму, но тот сидел на внешнем куполе клетки. И не двигался, молчал.
- Товарищ Урлухов, - умоляюще попросил Марк. - Ну последний раз... Пусть ему привезут, клянусь - не съем больше ни одного зернышка...
- Ладно. Не клянитесь! - Урлухов на другом конце провода тяжело вздохнул. - Я чего вам звоню? Я же звоню сказать. Еще недельку отдохните, а потом на Урал! Там на заводах выступать будете в пересменку. Люди по шестнадцать часов работают, понимаете?
Марк молча кивнул.
Глава 16
Уже неделю, как в Новых Палестинах шел снег; снег беспрерывный огромными хлопьями сыпался с неба, и все было им покрыто, даже если б кто залез на крыши человеческих коровников, то и там этого снега было б по колено. Люди сидели у печей, греясь и просто пережидая зиму, которая только-только началась. Все было к этой зиме готово - и для скота корм, и для людей пища, и дрова. И поэтому довольное спокойствие царило в Новых Палестинах.
Женщины кормили грудью младенцев, сидя на своих лавках. Одни из мужиков играли в камешки на щелбаны, другие в карты, третьи потихоньку попивали самогон, заедая прихваченным с завтрака хлебом и мясом.
Детишки, те, что были повзрослее, выглядывали в окна, прорезанные в стенах коровника поздней осенью. Стекло, привезенное из ближнего колхоза в обмен на копченое мясо, было мутновато, но мальчишкам и девчонкам все равно было интересно смотреть через него на двор.
Ближе к выходу из главного коровника пристроились бригадир и еще два мужика. От нечего делать и из добрых побуждений они мастерили салазки, постукивая молотками и повизгивая рубанками на длинном грубо сколоченном верстаке.
В коровник заглянула укутанная в пуховый платок баба. Крикнула:
- Глаша! Ты тут?
- Дверь закрой! - заорал на нее бригадир, подняв голову от верстака. Давай или сюда, или туда!
Баба испуганно зашла и прихлопнула за собой дверь.
- Глаша! - снова выкрикнула она.
- Че тебе? - ответил женский голос.
- Давай на кухню, Степанида заболела!
- А, иду! - спокойно сказала Глаша. И снова стало тихо, только шум столярного инструмента иногда звучал.
- Снег кончился! - крикнул через пару часов Федька, самый старший из новопалестинских пацанов, было ему уже лет тринадцать. - Аида кататься!
И орда детей высыпала из коровника, потащив за собой все стоявшие под ближней к двери стенкой салазки. И дверь оставили открытой, на что бригадир чертыхнулся и саморучно ее закрыл, да еще на щеколду, чтоб не просто было им в коровник вернуться.
Понеслись салазки с холма.
А вокруг такая красота виднелась. Поля - сплошная белая скатерть без конца и края, а по другую сторону холма - синяя змея замерзшей речки и бело-зеленый лес, стоящий царственно и неподвижно.
Весело, раздольно детям было. Уже у всех, пожалуй, снег за шиворотом таял, и кричали они, и смеялись. Как вдруг Степка-маленький стал серьезным и, ткнув рукой в поля, сказал:
- Глядите, че это там!
Присмотрелись детишки и увидели черную точку, медленно-медленно двигавшуюся навстречу Новым Палестинам.
- Медведь? - предположил кто-то.
- Я сбегаю бате скажу! -крикнул Федька и понесся по снегу к главному коровнику.
А дверь закрыта. Барабанил в нее Федька минут пять, а бригадир стоял внутри и посмеивался. Потом открыл-таки.
- Ну че, замерз? - спросил бригадир.
