Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2
— Иначе что?
— Иначе отберу и сломаю ваш огнемет.
— Пожалуйста! — крикнул Ларди и протянул Ярану оружие.
Яран сжал корпус обеими руками. Конечно, он мог запросто перегнуть ствол или связать его в узел. Михаил приготовился услышать треск и щелканье металла, но Яран молча сунул огнемет Ларди за локоть, отвернулся и произнес:
— Делайте, что хотите.
Ларди недоуменно посмотрел на товарищей. Почему все устроено так неправильно и несправедливо, подумал Михаил. Почему обязательно «да» или «нет»? Ведь это страшное мучение: выбрать «между», «или-или», бегая глазами, хрипло дыша и вытирая ладонью вспотевшее лицо. И нельзя точно предугадать, и начинает врать интуиция, и все чувства глохнут, кроме одного — отчаянья, и наконец-то ощущаешь неблагодарно взваленную на тебя ответственность, и хочется все бросить и придушить разъедающую неопределенность. А зажмурившись, стиснув зубы и приняв решение, понимаешь, что сорвался, сделал неправильно, все не так, как хотелось, и появляется досада. И никто не может помочь.
Ларди принял решение. Он поднял огнемет, целясь в дверь, и поступью лунатика двинулся вперед. Когда он скрылся в дверном проеме, Михаил, повинуясь внутреннему импульсу, нежданному и негаданному, крикнул: «Я сейчас!», сорвался с места и побежал к зданию. Его никто не остановил.
Он нагнал Ларди около главного хранилища. Тот стоял в коридоре и прислушивался, чуть присев в страшно неудобной и напряженной позе. На спине и плечах его длинного темно-зеленого плаща был мел, который непрерывно сыпался с потолка от глухих подземных ударов. Библиотека вздрагивала и раздраженно скрипела столетними несмазанными петлями, просевшими балками, словно кто-то большой и сильный равномерно раскачивал многотонный шарик на цепи, приседая на широко расставленных ногах, а потом с чугунным «бум-м!» ухал по фундаменту. Здание начинало шатко взывать стоном бревен, никому не нужных часов и длинным эхом. Снаружи поддувал сквознячок и плавно вздымал огромные туманообразные простыни паутины, росшей веками на пыльных чердаках, в комнатах между дряхлыми стеллажами и в сырых равнодушных коридорах. На полках, слабо позвякивая друг о друга, двигались чернильницы. Где-то свалился пустой жестяной сосуд и с ведряным громом покатился по этажу.
— Я вас ждал, — негромко сказал Ларди. — Надеюсь, вы не считаете меня занудой?
Михаил не ответил. Он напряженно всматривался в потолок и озирался, прижимаясь к стене.
— Идемте! — бросил Ларди и потащил Михаила вниз, на первый этаж Подземелья. — История, — загадочно произнес в спешке, когда они бежали по лестнице.
— История, — повторил он и толкнул полукруглую кованую дверцу.
Здесь почти ничего не изменилось, прибавилось только пыли и грязи, да спуталась в комки паутина. Коридор ощутимо раскачивался. Подземный великан не унывал, а только распалялся все больше и с азартным эханьем бил чугунным шариком. Это были только мысли, связанные в образы, которые моментально отпечатались в мозгу и которые Михаил запомнил надолго. С закопченного потолка сыпалась известка, оставляя в воздухе быстро оседающие туманные плоскости, с шорохом отламывалась краска.
Они медленно шли по коридору и нужно было торопиться, но Ларди и не думал спешить и быстро шарил повсюду глазами, в которых появился нездоровый блеск. В одной из раскрытых камер Михаил увидел раскачивающийся человеческий скелет, прикованный к цепи на потолке, но не хватило времени даже на то, чтобы удивиться. Ларди спускался по маленьким лестницам все ниже и ниже, распахивал двери и поводил огнеметом, не находил чего-то и шел дальше. Михаил никогда не видел такого разнообразия предметов, собранных в одном месте. Тут было все от иголки до полуразобранных механизмов, в коридорах валялись тряпки и почти новые пишущие машинки, предметы, которые ну никак по назначению не соприкасались. В одной из комнат, среди курганов стульев и столов стоял новенький легковой автомобиль, гладкий, низкий, с брезентовым верхом, и было непонятно, как он сюда попал. Все это пылилось здесь множество времени, это был никому не нужный хлам, все это давным-давно надлежало выбросить и сделать комнаты опрятными и уютными. Но чугунный молодец под землей не на шутку разбушевался, отбросил шар, схватил фундамент и как следует тряханул Библиотеку. Михаил и Ларди повалились на пол, Ларди прошептал: «О, Господи!» и затравленно огляделся.
А в это время снаружи Библиотека медленно начинала рушиться, с нее что-то сыпалось, шаркая по стенам и оставляя в воздухе следы невесомых щепок. Лещь метался по асфальтовой площадке перед зданием, порывался забежать внутрь и в ужасе отбегал, закрыв голову руками, когда рядом ломался от удара кирпич. Корчидон молчал, сидя на тротуаре, и несвязно, как пьяный, бормотал: «Мы им ничем не поможем. Мы не сможем помочь. Мы…» А Лещь тряс Ярана за локоть, царапая руки о шипы, кричал что-то о том, что надо помочь, а Яран хмурился, или, может быть, сомневался, — ничего не выражала роговая безликая маска, стянутая крепкой коричневой кожей и серыми чешуйками…
…Это был огромный, хорошо освещенный зал. Белые крашеные стены сверкали стерильной чистотой, многократно отражая свет бесформенных, словно оплавленных ламп. В центре зала, занимая почти все пространство, лежала невысокая, в метр высотой ячеистая плита, словно пласт огромных пчелиных сот, и под стеклом каждой ячейки шевелился сизый слоистый туман. Туман плавно курился, растекаясь по гладким стенкам двенадцатигранной ячейки, туман яростно рвался наружу, липнув к стеклу темными сполохами, туман жил, чувствовал, мыслил, и Михаил не сразу понял, что это и есть матрицы.
Внезапно туман в каждой ячейке сфокусировался в звериноподобную морду, как недавно, словно облитую горячей пластмассой, и все сто девяносто тысяч девятьсот девяносто девять голов повернулись к ним лицом, беззвучно разинули пасти, показав длинные влажные клыки.
— История не любит таких вот вершителей судеб, — внезапно сказал Ларди и усмехнулся. — Она постоянно натравливала таких людей друг на друга и заставляла им верить и поклоняться. Она могла сделать что угодно: поднять восстание, сделать революцию, запустить в небо космический аппарат, но оказалась бессильна перед единственным человеком, которого не на кого натравить, которому некому поклоняться, некому верить.
Михаилу это все не нравилось. Надо было остаться там, наверху. И нам нравилось то, что Ларди Тоду говорил в прошедшем времени.
— Надеюсь, меня не осудят, — произнес Ларди и выстрелил.
Огненно-желтая струя упала на стекло ячеек, разлилась, собралась в шарики клокочущей смеси, как ртуть, и стекло под огромной температурой стало прогибаться, вспучиваться, сминаясь в складки. Теняки в матрицах заметались, бешено вращаясь по стенкам ячейки. Шарики жидкого огня перекатывались в ямках, медленно прожигая прозрачный материал, и истаивали. Скоро вся смесь выгорела. Прозрачный верх матриц, полурасплавленный, с шипением остывал и дымился.
