Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04
— С тех пор прошло всего две недели, — сказал Сэм Дэниэль. — Неужели так многое изменилось?
— Я… — Джошуа покачал головой. — Не думаю, что вы мне поверите.
— Ты пришел со стороны перемещающегося города, — заметил Католик, усаживаясь на мягкую землю. Он жестом предложил своим путникам присесть рядом и отдохнуть. — Видел там что-нибудь интересное?
Джошуа кивнул.
— Почему вы так далеко зашли? — спросил он в свою очередь.
— Проблемы со здоровьем. И чтобы навестить западную ветку эксполиса Ханаан, где сейчас живут мои родители. У моей жены не в порядке легкие — я думаю, это аллергическая реакция на новый вид сорго, высаженный на наших полях. Мы не вернемся до сбора урожая. Ты останавливался в близлежащих деревнях?
Джошуа покачал головой.
— Сэм Дэниэль, я всегда считал вас разумным и честным человеком. Готовы ли вы непредвзято выслушать мою историю?
Католик немного подумал, а потом кивнул.
— Я побывал внутри города.
Сэм приподнял брови.
— Того, что на равнине?
Джошуа рассказал ему почти всю свою историю. А потом встал.
— Давайте отойдем в сторону, и вы убедитесь сами.
Сэм Дэниэль последовал за Джошуа. Они остановились за большим валуном, и Джошуа, смутившись, предъявил свое доказательство. Сэм Дэниэль удивился.
— Это настоящее? — спросил он.
Джошуа кивнул.
— Меня исцелили. Теперь я могу вернуться в Святой Яапет и стать полноправным членом общины.
— Еще никому не удавалось побывать в городе. Во всяком случае, я такого не припомню.
— Я находился внутри, когда город разбирался на части. Там легко можно уцелеть. — И он рассказал об архитекторе и киборгах. — Я научился думать по-иному, чтобы понять то, что произошло со мной в городе. В конце концов, я сумел это осмыслить. Мы не имеем к городам никакого отношения; впрочем, город тоже не заслужил того, чтобы мы там жили. — Города должны быть уничтожены.
Сэм Дэниэль бросил на него испытующий взгляд.
— Это будет святотатством. Они напоминают нам о наших грехах.
— Нас изгнали вовсе не за грехи, а за то, что мы — человеческие существа! Вышвырните ли вы из дома свою собаку только за то, что во время пасхи или поста она мечтает об охоте? Тогда почему города выгнали людей за их мысли? Они придерживались слишком жесткой морали. Они хуже самого бессердечного священника или судьи; они похожи на маленьких детей, с отчаянной жестокостью настаивающих на своей правоте. Они принесли нам незаслуженные страдания. И до тех пор, пока города существуют, они напоминают нам о нашей неполноценности и внушают стыд — но это ложь! Нам нужно стереть их с лица Бога-Ведущего-Битву, а место посыпать солью.
Сэм Дэниэль задумчиво потер висок.
— Это противоречит всем устоям эксполиса. Города безупречны. Они вечны и никогда не ошибаются, они должны существовать. В первую очередь ты должен помнить это.
— Вы меня не поняли, — возразил Джошуа, нетерпеливо расхаживая взад-вперед. — Они совсем не безупречны и не вечны. Они были созданы людьми…
— Папа! Папа! — пронзительно закричал ребенок.
Сэм и Джошуа бегом вернулись к остальным. Черный гигант на гусеницах с угловатой птицевидной головой и пятью руками стоял возле деревьев. Сэм Дэниэль отозвал свою семью ближе к середине рощи и посмотрел на Джошуа со страхом и гневом.
— Он пришел за тобой?
Джошуа кивнул.
— Тогда уходи с ним.
Джошуа выступил вперед. Он не смотрел на Католика, когда произносил последние слова.
— Расскажите всем. Расскажите о том, что со мной произошло, и о том, что мы должны сделать — я уверен в своей правоте.
Мальчик тихонько захныкал.
Гигант осторожно поднял Джошуа одной из своих странных рук и поставил себе на спину. Потом развернулся, разбрасывая землю и траву, и помчался в сторону Мандалы.
Когда они приехали, город был уже почти восстановлен. Вид у полиса был таким же, как и раньше, но теперь Мандала показалась Джошуа уродливой. Ему больше нравилась асимметрия человеческих домов из кирпича и камня. От механических звуков Джошуа поташнивало. Постепенно его охватила ярость, мышцы напряглись, казалось, еще немного, и он распрямится, как сжатая до предела пружина.
Гигант опустил кузнеца на нижний уровень. Здесь его встретил Худой. Еще дальше, у круглого отверстия шахты, стояла девушка.
— Если для тебя это имеет какое-то значение, мы не причастны к твоему насильственному возвращению, — заявил Худой.
— Если это имеет какое-то значение для вас, я не имею никакого отношения к возвращению. Где вы меня закроете на ночь?
— Нигде, — ответил Худой. — По городу ты можешь перемещаться свободно.
— А девушка?
— Что тебя интересует?
— Чего ждет она?
— В твоих словах мало смысла, — проговорил Худой.
— Она рассчитывает, что я останусь и постараюсь все сделать как надо?
— Спроси у нее сам. Мы ее не контролируем.
Джошуа прошел мимо киборгов, теперь здесь снова царил беспорядок. Девушка не спускала с него глаз. Он остановился перед платформой и посмотрел на нее снизу вверх, его руки были крепко сжаты.
— Что ты ищешь здесь? — спросил он.
— Свободы. Выбора, кем быть и где жить.
— Но город тебя не отпустит. У тебя нет выбора.
— Нет, я могу уйти в любой момент.
Издали послышался голос Худого:
— Как только город будет окончательно собран, ты тоже сможешь уйти. Инвентаризационная политика действует только во время перемещения.
Плечи Джошуа расслабились, а взгляд смягчился. Теперь у него не оставалось противника — во всяком случае, в данный момент. Однако его руки по-прежнему оставались сжатыми в кулаки.
— Я в сомнении, — признался он.
— Оставайся до вечера, — предложила девушка. — Может быть, к тому времени ты сумеешь разобраться, что к чему.
Он последовал за ней в свою комнату на одном из верхних уровней. Здесь ничего не изменилось. Прежде чем девушка ушла, он спросил, как ее зовут.
— Аната. Аната Лесиппе.
— Ты не чувствуешь себя одинокой по вечерам? — спросил Джошуа, споткнувшись на этом вопросе, как ребенок, выбежавший босиком на скошенное поле.
— Никогда. — Она засмеялась и отвернулась от него. — А теперь пойду, тебе не можно доверять!
Она оставила его возле двери.
— Поешь! — крикнула девушка уже из коридора. — Я вернусь в полночь.
Джошуа улыбнулся и закрыл дверь, а потом направился на кухню, чтобы приготовить себе какой-нибудь еды.
Теперь он знал: исцеление не могло избавить его от боли и страха одиночества. Возможность утоления желания была, наверное, самой изощренной пыткой. Он ходил взад-вперед по комнате, как медведь в клетке, отчаянно пытаясь принять решение — ничего не получалось.
