Николай Шелонский - Братья Святого Креста
Гарнизон уже занимал свои места на стенах; в громадных котлах, помещавшихся на особо выстроенных очагах, растапливалась уже смола и свинец, кипятилась вода и накаливался песок, — все это должно было обрушиться на головы врагов, если б они решились на приступ.
Я пошел по стенам, осматривая порядок, как вдруг позади меня раздался голос:
— Повелитель, не лучше ли выйти навстречу франкам, чем ожидать их здесь?..
Я обернулся.
Позади меня стояла фигура старого Мегди, облеченного в ратные доспехи.
— И ты, старик, собрался воевать? — с улыбкой воскликнул я.
— Почему же нет, повелитель?.. Луна и крест ведут кровавую борьбу между собой!..
Эти слова Мегди и тон, которым они были сказаны, нашли живой отклик в моем сердце.
Я положил руку на плечо старика и сказал:
— Хорошо, Мегди, сражайся!.. Но помни — и потерянное может возвратиться! Эти слова были мне некогда сказаны мудрым человеком — и я на себе испытал их справедливость!..
Мегди загадочно улыбнулся и последовал за мной вдоль стены.
Скоро все было готово к бою, и ворота крепости затворились. Федаи из отдаленных селений должны были собраться в определенных заранее местах и действовать сообразно сигналам, подаваемым им со сторожевой башни или же чрез посланных, если б представлялась возможность пробраться из крепости.
Таким образом, осаждающие Аламут неизбежно должны были иметь неприятеля и в тылу у себя, и с боков.
Прошел еще час ожидания, и прискакал новый гонец.
— Повелитель, — сообщил он, — отряд неверных, числом около пяти сотен, расположился на холмах, не вступая в горы. Их начальник один, в сопровождении лишь нескольких человек, едет к замку с ветвью в руках. Что повелишь ты сделать?..
Ветвь в руках служила знаком мирных намерений и желания вступить в переговоры.
Я видел в своих людях явное желание сразиться. Но я не имел никакого повода объявлять войну христианам и потому приказал провести их в замок.
С высоты стены я в нетерпении ожидал прибытия этих, никогда не виданных мною людей.
— Повелитель, — раздался голос Мегди, — у нас нет никого, кто бы понимал язык неверных… Я слышал, что у тебя есть невольница-христианка… Но прилично ли при ее помощи вести переговоры, и не изменит ли она нам?..
— Не беспокойся, Мегди, — улыбнулся я, — я сам буду говорить с неверными…
— Ты, повелитель?..
— Я.
— Неужели же тебе известен и их язык?..
— Известен, Мегди!..
— Мудрость твоя не имеет границ, повелитель! — воскликнул искренне удивленный Мегди, смотря на меня с нескрываемой подозрительностью.
Я хотел было сказать ему в ответ несколько слов, но в эту минуту раздался из ущелья, по которому вела дорога, громкий, протяжный, троекратный звук военной трубы.
Я вздрогнул и направил взоры в ту сторону, откуда должны были появиться неведомые мне люди, пришельцы из далекой, чуждой земли.
Вот из расщелины горы показалось сверкнувшее на солнце острие копья и вслед за тем, на могучем, осторожно ступающем по неровной почве коне, выехал всадник — за ним другой, третий… Все они были закованы в латы, лица их были прикрыты спущенными забралами шлема.
При виде этих всадников живо встал передо мной чудный сон, который я видел бесконечно давно и от которого пробудил меня звучавший ужасом голос Ненху-Ра…
Да, именно таких воинов и в таком вооружении видел я, обративших в бегство рать мусульман!..
И я сражался в их рядах…
Невыразимое волнение охватило меня, и вдруг мне почудилось, что те люди, приближавшиеся ко вратам моей крепости, несравненно ближе мне, чем окружающие меня и готовые по малейшему моему знаку пожертвовать жизнью!
С трудом скрывал я свое волнение.
Вот снова прозвучала труба, и в ответ ей взвилось над стеной знамя и распахнулись настежь ворота.
— Мегди, — приказал я, — проведи вместе с Бедр-ал-Джемалом неверных на террасу дворца. Я буду ожидать их там…
Я поспешно сошел со стены, прошел чрез дворец и, войдя на террасу, опустил на свое лицо сетку из стальных колец, прикрепленную к моему шлему. Я не хотел, чтоб кто-нибудь видел мое лицо.
Прошло немного времени, как раздались в зале, выходившей на террасу, тяжелые, грузные шаги закованных в сталь и железо людей.
Чрез секунду передо мной стали два воина, — один, по-видимому, начальник, высокого роста и в шлеме с развевающимися перьями, другой, ниже его, кроме своего щита, держал в руках и щит своего господина.
— Добро пожаловать, рыцари! — обратился я к ним на языке франков, — я рад, что не с оружием в руках приблизились вы к моему замку!..
Оба рыцаря переглянулись между собою при этой речи, но ничем не выказали своего удивления.
Старший из них снял шлем и открыл свое лицо. Это был человек лет сорока на вид, страшно худой, видимо, изможденный долгой дорогой, голодом и жаждой.
— Благодарю тебя, благородный владетель, — отвечал он мне на том же языке. — Мы не привыкли к радушным встречам. Вот уже шесть месяцев, как мы скитаемся по горам и пустыням… Многие из нас погибли от невыносимых трудов и лишений, и только половина вышедших достигла до твоего замка!.. Верь, что не воевать мы пришли, и не меч, но ветвь мира принесли мы тебе!.. Принимаешь ли ты?..
— Охотно принимаю, рыцарь! — с живостью произнес я, — будь моим гостем. В лагерь твоих воинов будет тотчас доставлено все необходимое.
Я имел сильное желание спросить, куда именно направляются крестоносцы, но закон гостеприимства запрещал мне о чем-либо расспрашивать путников, ищущих убежища и приюта.
Рыцарь между тем, казалось, был сильно тронут моими словами. Он поклонился мне с достоинством и сказал:
— Я принимаю твое предложение и еще раз благодарю тебя. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь рыцаря Корнелиуса Валька, — ты смело можешь на то рассчитывать… Теперь я убедился, что нельзя полагаться на слухи…
— А что же говорят обо мне?.. — засмеялся я.
— Прости, повелитель, — но имя Старца горы наводит трепет на все народы…
Старец горы — это было прозвище, носимое властителем Аламута и перешедшее, следовательно, и ко мне.
— Старец горы не стар еще, — пошутил я, снимая шлем.
Рыцарь отшатнулся, взглянув на мое лицо, и не мог скрыть явного смущения, овладевшего им.
— Прости, — проговорил он, — и не сердись, если я попрошу тебя отпустить меня тотчас. К сожалению, я не могу воспользоваться твоим гостеприимством…
Я был удивлен несказанно: я видел усталость и изнурение рыцарей, видел, с какой радостью согласились они принять мое предложение, так резко отвергаемое теперь.
