Рэй Брэдбери - Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ
– Господи, Чарльз. Только что, могу поклясться, я слышал, как ты сказал…
– Что сказал?
– Ты сказал: «Загадай желание».
– Я?
Он рассмеялся, но я не обернулся на его смех; я упорно продолжал смотреть на падающий снег и рассказал Чарльзу то, что мне было суждено…
– Ты произнес: «Эта ночь – особенная, прекрасная и загадочная. Так загадай свое самое лучшее, самое заветное, самое необычное желание, идущее от самого сердца. И оно сбудется». Так ты сказал.
– Нет. – Я увидел, как его отражение в зеркале покачало головой. – Том, ты уже с полчаса стоишь как завороженный, глядя на снегопад. Это огонь в камине гудит. Желания не сбываются, Том. Хотя…Он запнулся, а потом с некоторым удивлением добавил: – Черт, ты ведь все-таки что-то слышал, да? Ладно. Давай выпьем.
Кукурузное потрескивание прекратилось. Чарльз налил мне вина, к которому я не притронулся. Снег все падал и падал за темным окном, словно белые облака дыхания.
– Почему? – спросил я. – Почему мне пришло в голову именно слово «желание»? Если не ты его произнес, тогда кто же?
"В самом деле, – подумал я, – что там за окном и кто такие мы? Двое писателей, поздно вечером, одни; друг, оставшийся у меня переночевать; два старых приятеля, любители поболтать о всяких привидениях, испробовавшие все обычные психологические трюки вроде столоверчения, карт таро и телепатии, весь этот хлам, накопленный годами тесной дружбы, но пересыпанный кучей насмешек, шуток и праздных дурачеств.
Но то, что сегодня происходит за окном, – думал я, – кладет конец шуткам, стирает улыбки с лица. Этот снег – ты только взгляни! – он хоронит под собой наш смех…"
– Почему? – переспросил Чарли у меня за спиной, попивая вино и глядя то на красно-зелено-голубые елочные огоньки, то на мой затылок. – Почему именно «желание» пришло тебе в голову в такую ночь? Но ведь это ночь перед Рождеством. Через пять минут родится Христос. Зима и Христос сошлись в точке зимнего солнцестояния на одной неделе. Эта неделя, эта ночь являются доказательством того, что Земля не умрет. Зима достигла своей вершины и теперь идет на убыль, к свету. Это нечто особенное. Невероятное.
– Да, – прошептал я и вспомнил те давние времена, когда душа пещерных людей умирала с приходом осени и уходом солнца и люди-обезьяны плакали, пока мир не пробуждался от снежного сна, пока в одно прекрасное утро солнце не вставало раньше, и снова мир был спасен еще на какое-то время. – Да.
– Итак… – Чарли словно прочел мои мысли и отпил вина. – Христос всегда считался предвестником весны, верно? Посреди самой долгой ночи в году Время вдруг сделало скачок, Земля содрогнулась и породила миф. И что воскликнул этот миф? С Новым годом! Ведь Новый год – это вовсе не первое января! Это Рождество Христа. В этот самый момент перед полуночью Его дыхание, сладкое, как цветы клевера, касается наших ноздрей, обещая приход весны. Вдохни поглубже, Томас.
– Тихо ты!
– А что? Ты опять слышишь голоса?
– Да!
Я повернулся к окну. Через шестьдесят секунд наступит утро Его рождения. «Когда еще, – пронеслась у меня шальная мысль, – как не в этот светлый, необыкновенный час загадывать желания?»
– Том… – Чарли сжал мой локоть, но мои мысли носились уже где-то далеко-далеко.
«Неужели это время особое? – думал я. – Неужели святые духи бродят в такие снежные ночи и исполняют наши желания в этот странный час? Если я загадаю свое желание втайне, вернут ли мне его сторицей эта ночь, что обходит свои владения, эти странные сны, эти седые метели?»
Я закрыл глаза. В горле застрял комок.
– Не надо, – сказал Чарли.
Но желание уже трепетало на моих губах. Я не мог больше ждать. «Сейчас, сейчас, – думал я, – над Вифлеемом зажглась необыкновенная звезда».
– Том, – шептал Чарли, – ради всего святого!
«Да, ради всего святого», – подумал я и произнес:
– Вот мое желание: этой ночью, всего на один час…
– Нет! – Чарли дал мне пинка, чтобы я заткнулся.
– …пожалуйста, сделай так, чтобы мой отец был жив.
Каминные часы пробили двенадцать раз. Полночь.
– О Томас… – простонал Чарли. Его рука упала с моего плеча. – О Том…
Порыв ветра ударил в окно, снежная пелена точно саваном облепила стекло – и опять спала.
Входная дверь с грохотом распахнулась.
Снежный вихрь обрушился на нас ливнем.
– Какое грустное желание. И оно… уже исполнено.
– Исполнено? – Я резко обернулся и уставился на распахнутую настежь дверь, зияющую как отверстая могила.
– Не ходи, Том, – сказал Чарли.
Но дверь со стуком захлопнулась. Я бежал по улице, господи, как я бежал!
– Том, вернись! – Затихал вдалеке голос, тонущий в снежном вихре. – О боже, не надо!
Но в ту послеполуночную минуту я бежал и бежал как безумный, что-то бормоча, приказывая сердцу продолжать биться, крови – пульсировать в венах, и думал: «Он! Он! Я знаю, где он! Если мне ниспослан дар! Если желание исполнилось! Я знаю, где он должен быть!»
И по всему заснеженному городу вдруг зазвенели, запели, зашумели рождественские колокола. Их звон окружал, подгонял, тянул меня вперед, и я кричал, глотая хлопья снега, охваченный своим безумным желанием.
«Безумец! – думал я. – Он же мертв! Вернись!»
А что, если он ожил всего на один час сегодня ночью, а я к нему не приду?
Я оказался за городом, без пальто и без шляпы, но мне было жарко от бега, лицо покрылось соленой маской, которая хлопьями осыпалась от тряски при каждом шаге, пока я бежал по пустынной дороге под радостные колокольные переливы, уносимые ветром и затихавшие вдали.
Вслед за ветром я завернул за угол в эту глухомань, и тут передо мной встала темная стена.
Кладбище.
Я остановился перед тяжелыми железными воротами, оцепенело вглядываясь внутрь сквозь ограду.
Кладбище напоминало развалины старинного форта, взорванного несколько столетий назад, его надгробия стояли, глубоко погребенные под снегом, словно вновь наступил ледниковый период.
Вдруг я понял: чудес не бывает.
Вдруг я понял: этой ночью было всего лишь много вина, разговоров, глупых гаданий на кофейной гуще и еще мой беспричинный бег, если не считать моей веры, глубокой веры, что действительно что-то произошло здесь, в этом мертвом заснеженном мире…
И я был так переполнен голым зрелищем этих нетронутых могил и девственного снега, что с радостью готов был сам утонуть и умереть в нем. Я не мог вернуться в город, не мог посмотреть в глаза Чарли. Мне стало казаться, что все это было его грубой насмешкой, злой шуткой, результатом его сверхъестественной способности угадывать сокровенные желания другого и играть на них. Может, это он шептал у меня за спиной, манил обещаниями, подталкивал меня загадать это желание? Господи!
