Карл Глоух - Заколдованная земля
Оставшиеся равнодушно оттащили их в сторону, завалили камнями и вернулись, таща с собою единственную бычачью тушу, — всю добычу этой несчастной охоты.
Олени теперь жирны, откормлены. Назади у них отложился большой слой жира. Их бурая шерсть блестит. В тихие осенние ночи, когда звезды падают с неба, подобно серебряному дождю, слышен рев ухаживающих за самками самцов.
Гак-ю-маки выходят на них с луками. Искусный, сильный охотник в состоянии смертельно ранить оленя кремневой стрелой на самом быстром бегу. Я испытывал эти луки. Нужны сильные мускулы, чтобы натянуть их тетиву.
В один прекрасный день ветер вдруг изменился и начал дуть постоянно и равномерно по направлению к озеру. Обе орды обменялись дюжиной посольств и соединились вместе. Потом мы потянулись степью к югу. Наконец, женщины и дети, несшие кожи и запасы, спустились ущельем и устроились внизу табором.
Здесь на несколько миль в длину плато спадало отвесным обрывом, так что нависшие скалы в нескольких местах образовали обрывы.
Степь наверху высохла под лучами солнца. Охотники разбрелись по всей местности. Зажигая огни и производя шум, они в течение трех дней сгоняли стада к краю обрыва. А потом, когда число стад было достаточно, зажгли траву в тот момент, когда ветер дул наиболее подходящим образом.
Степь в широком кругу занялась удушливым пожаром, и столбы едкого дыма поднялись над землей. Паника охватила стада. Мамонты трубили тревогу. Мускусные быки ревели. Дикие лошади бросались с испуганными глазами и расширенными ноздрями. Тихие и терпеливые олени жались друг к другу, как стадо испуганных овец. Белые волки бегали в этом хаосе с опущенными хвостами, высунутыми красными языками, не делая никому вреда.
Вся эта мятущаяся масса, разбегаясь и снова сходясь, приближалась к пропасти. Слышался только треск огня. Потом тревожно заблеял олений теленок. И на этот голос, подействовавший как укол, ответило всеобщее рычание отчаянного, безнадежного смятения. Старые быки, словно взбесившись, яростно напали друг на друга.
Первые примчались к обрыву лошади. Один из жеребцов, разбежавшись, сорвался через край пропасти. Падая, блеснуло его тело. Я видел, как перевернулось оно в пространстве и упало в туманную глубь.
Остальные бежали, фыркая и дрожа, вдоль обрыва, свободной рысью, одна за другой. Но огонь алчно близился с обоих боков. По временам дым, нанесенный ветром, окутывал все. Вспыхивало бледное пламя, длинными полосами неслось оно вперед, дождем искр перескакивало через промоины, подобно живому существу. Огненный круг постепенно суживался.
Животные, нагромоздившись над обрывом, поднимались на дыбы, обертывались назад, хотели бежать от пропасти, но задние, которых огонь преследовал по пятам, неодолимо теснили передних к обрыву. И в этой кишевшей и теснившейся массе поднимались, как острова, хоботы мамонтов, которые свивались и крутились, подобно гигантским змеям.
Наконец, первый карибу, теснимый сзади, был сброшен вниз. За ним последовали два-три быка. Потом настал сплошной водопад тел, которые разбивались внизу.
Раненые животные с перебитыми членами, издыхая, ревели, рычали, стонали, хрипели.
Мрачные женщины гак-ю-маков равнодушно смотрели на это страшное побоище.
Особенно грустное зрелище представляли мамонты.
Несчастные великаны стояли уже в дожде искр, и в клубах дыма, полузадушенные и ослепленные. Матки телом защищали своих молодых. Их косматая шерсть загоралась от жара. И, наконец, не решаясь прорваться через огонь, и они последовали за другими.
Я почувствовал припадок жестокой ненависти к дикарям при взгляде на это невиданное истребление. Мне хотелось кричать. У меня захватило дыхание, когда я увидел, как падает первая жертва. Надежда, бледная, с крепко сжатыми губами, отвернула голову, чтобы не видеть всего.
Но что же делать? В первобытные времена научился человек этому простому способу охоты от пещерных гиэн. Он усовершенствовал его, благодаря огню. Он прост и очень действителен. Сострадание — понятие здесь незнакомое и излишнее.
XXXIII.
Орды разделили поровну добычу последней общей охоты и разошлись без всяких церемоний.
Долгий день между тем уже клонился к концу. Солнце погружалось за зубчатый южный горизонт и пряталось все дальше и дальше. Наступила пора изумительных зорь, которые раскрашивали небо роскошной гаммой красок. Небесный купол над нами был то янтарным, то цвета мальвы и жемчужно-белым, то шафранным и лиловым. Глаза наши с наслаждением любовались этими цветными сумерками.
Теперь великая ночь уже двинулась в поход и победоносно приближалась. Во время непогоды мы беззаботно сидели в своих теплых пещерах. Мы снова взялись за работу, готовясь к отъезду.
Гак-ю-маки о нас почти забыли. Они сушат мясо и укладывают его в особые отверстия в скалах. Заслуживает упоминания, что некоторые пещеры сохраняют свежее мясо не испортившимся целую зиму. Но ходить в эти места нам не было позволено. Я не мог узнать, в чем кроется причина консервирующего свойства этих пещер.
Однажды мы шли сумрачным кедровым лесом. Гак-ю-мак, который нас вел, легко двигался в двух шагах впереди нас с копьем в руке и с каменным молотом за поясом. Ветер шумел в кронах кедров. Редкие снежинки кружились между стволами.
Каму выдала Фелисьену одну лесную тайну. Есть одно таинственное место — табу. Только опытные охотники знают его. Потом он узнал, что это место, куда мамонт уходит умирать, когда чувствует свои последние минуты.
Мамонтово кладбище... Мы должны видеть его. Каму, до сих пор еще большая любимица у молодых гак-ю-маков, склонила одного из них провести туда меня и Фелисьена.
Мы старательно вооружились, наполнили мешки запасами и отправились в лес. Кедровый лес троглодиты называют «кья-мун».
Два дня уже продирались мы непроходимой тайгой, местами болотистой, полной моха и ям с коричневой водой, местами сухой, полной пожелтевшей хвоей. Мы перелезали через корни и буреломы, переходили через ручьи. Наконец, мы нашли мамонтовую тропинку. Гак-ю-мак шел в двух шагах впереди нас и, казалось, был полон мрачной заботы. Ночью мы построили себе шалаши из хвои, зажгли костер и испекли мясо. Мы предложили провожатому мяса. Он взял его, съел, но остался угрюмым и недружелюбным, как и прежде.
Кедровые шишки также созрели, и испеченные в золе орехи были замечательно вкусны.
Лес становился все непроходимей. Тропа пропала между мхами и валежником.
Мы отбрасывали целые занавеси седого усатого мха, висящих на сухих деревьях; лезли настоящим тоннелем, который образовался из упавших деревьев, лежавших на холмах и скалах. Потом наш путеводитель снова нашел след — след одинокого мамонта, пробиравшегося целиной. Куда он шел? Не был ли это старый опасный отшельник, выгнанный стадом? К такому приближаться опасно. Мы усилили нашу осторожность, приготовив оружие.
