Вячеслав Назаров - Бремя равных
Дельфин уцепился за пояс и, выгнувшись латинским "С", прижался крепко к мальчишескому телу. - Готов?
- Готов.
- Поехали.
Ухватившись поудобнее за дюралевый поручень, мальчик сделал первый шаг.
Водна сразу накрыла их с головой, водяные змеи сдавили, стараясь оторвать от поручня, переломить, оглушить, отбросить, разбить о камни. Босые ноги разъехались наскользком полированном монолите дна, дыхание перехватило, пальцы свело на дюрале мертвой хваткой, и не было сил перехватить штангу подальше.
Закусив губу до крови, мальчик заставил себя сделать еще один шаг. И еще один, и еще...
Тело делыфина, изогнутое вокруг худой Юркиной фигурки, стало напряженней стальной пружины. Плавно выгибаясь, дельфин помогал мальчику делать эти трудные, невероятно долгие шаги. Если бы не он, Юрку переломила бы, наверное, тугая сила водоворота.
Шаг. И еще шаг. Десять сантиметров. И еще десять. Сердце билоеь неровными толчками у самого горла.
Волна ударила в спину, стальная пружина распрямилась, Юрка взлетел в воздух и очутился на валуне.
Полуоглушенный, он тер глаза, отплевывался, кашлял и никак не мог опомниться.
И вдруг понял все радостно замершим сердцем.
Они. прошли! Дельфин теперь на свободе...
Море гремело, могуче и властно сотрясая сушу, горы вздрагивали от вечных ударов прибоя, и белая пена изменчивой пограничной полосой металась между двумя великими мирами жизни.
Двое из этих миров в последний раз взглянули в лицо друг друга, прежде чем разойтись по своим непохожим дорогам.
Дельфин сразу нашел своим локатором крошечную фигурку на далеком камне, и ощутил, что маленькому телу холодно, а сердцу одиноко.
Сородичи звали его за собой, и он уходил за ними все дальше, но прежде, чем горб моря, взбухая, закрыл резкие черты суши, дельфин взлетел на острый гребень волны и крикнул земле:
- До встречи! Я приду!
Мальчик не мог видеть так далеко, но он слышал далекий свист, понял его смысл и прошептал морю:
- До встречи.... Я жду...
Качалось море и качалась суша, а он все стоял, опустив руки, не вытирая мокрых щек.
Он плакал откровенно и светло, как плачут только в детстве.
