Рэй Брэдбери - В мгновение ока
— Когда я — что?
— Когда ты, — я с трудом подбирал слова, — в последний раз танцевал?
— Давно.
— Ну, сколько лет назад?
— Лет десять-пятнадцать. Может, двадцать. Пожалуй, двадцать. Я это дело бросил.
— В жизни не поверю. Чтобы Баг — да не танцевал? Ерунда какая-то.
— Честно. Даже выходные туфли отнес в благотворительный магазин. А в носках у нас пока не танцуют.
— Еще как танцуют! Даже босиком!
Баг невольно рассмеялся.
— Ну, ты и настырный! Ладно, спасибо за компанию. — Он начал пробираться к дверям. — Счастливо, гений…
— Погоди. — Я вышел следом за ним на солнечный свет и поглядел сначала налево, потом направо, как будто собирался переходить через дорогу. — Знаешь, чего я никогда не видел, но сгорал от любопытства? Ты похвалялся, что вывел на паркет три сотни самых заурядных дамочек — и каждая в считанные минуты превратилась в Джинджер Роджерс.[51] Но мне что-то не верится, ведь я в последний раз видел твой танец в тридцать восьмом.
— Что значит «не верится»? — возмутился Баг. — Я же тебе показывал кубки с гравировкой!
— Почем я знаю, откуда они взялись, — не отступался я, глядя на его мятый костюм и потрепанные манжеты. — Кто угодно может накупить себе «трофеев» и отнести в граверную мастерскую.
— Разве я на такое способен? — вскричал Баг.
— А разве нет?
Баг рванулся на мостовую, потом ко мне, потом опять на мостовую и опять ко мне: он не мог решить, что ему делать — то ли убежать, то ли пустить в ход кулаки, то ли устроить скандал.
— Ты в своем уме? — вскипел он. — Думай, что говоришь!
— Сам не знаю, что на меня нашло, — примирительно сказал я. — Понимаешь, может, нам больше не суждено встретиться, и я не получу ответа, да и ты ничего не докажешь. Столько лет прошло, а мне до смерти охота посмотреть, как это у тебя получается. Баг, я должен увидеть твой танец.
— Вот еще, — сказал Баг. — Я уж забыл, как это делается.
— Ладно врать-то! Допустим, голова забыла, но и только. Держу пари, ты хоть сейчас можешь заявиться в отель «Амбассадор» — там по сей день устраивают чаепития с танцами — и показать класс. Стоит тебе выйти на паркет, все отойдут в сторонку — помнишь, ты сам рассказывал — и будут глазеть только на тебя и твою партнершу, как тридцать лет назад.
— Исключено. — Баг попятился, но тут же сделал шаг по направлению ко мне. — Сказал «нет» — значит, «нет».
— Пригласи незнакомую женщину, первую, какая попадется на глаза, выведи ее в центр площадки, обними, закрути, как на льду, словом, увлеки в рай.
— Если ты пишешь, как говоришь, не завидую твоим читателям, — съязвил Баг.
— Ты всем утрешь нос. Спорим на что угодно.
— Спорить — не в моих правилах.
— Ладно, тогда спорим на что угодно: у тебя ничего не выйдет. Бьюсь об заклад: ты больше ни на что не способен.
— Эй, ты полегче! — сказал Баг.
— А что такого? Ты теперь никуда не годен, твое время ушло. Держу пари. Спорим?
Баг залился краской; во взгляде мелькнула какая-то искра:
— Сколько ставишь?
— Да хоть пятьдесят баксов!
— У меня…
— Ладно, согласен на тридцать. На двадцать! Двадцаткой можешь рискнуть?
— А кто говорит, что я собираюсь рисковать?
— Я говорю. Значит, двадцать. По рукам?
— Бросаешь деньги на ветер.
— Ничего подобного, я на сто процентов буду в выигрыше, потому что тебе нынче только на ярмарках плясать — и то, если повезет.
— Покажи деньги! — не выдержал Баг.
— Смотри, мне не жалко!
— Где твоя машина?
— Я без машины. Так и не научился водить.
А твоя где?
— Продал! Вот незадача, оба без колес. Как добираться будем?
Добрались мы без особого труда. Я схватил такси, сам расплатился, не слушая возражений Бага, и потащил его через вестибюль отеля прямиком в танцевальный зал. В тот день выдалась чудная погода, настолько ясная и теплая, что в помещении остались сидеть главным образом пожилые супружеские пары; среди них затесалось несколько молодых людей с девушками и горстка студенческого вида юнцов, которые, видимо, забрели туда случайно и не могли взять в толк, что делать под эту старомодную музыку из другой эпохи. Мы заняли единственный свободный столик; когда Баг в очередной раз вознамерился меня отговорить, я сунул ему в рот соломинку и насильно всучил «Маргариту».[52]
— С чего тебе приспичило? — буркнул он.
— Дело в том, что ты был в числе моих ста шестидесяти пяти лучших друзей! — признался я.
— Мы с тобой никогда не дружили, — возразил Баг.
— Это не поздно исправить. О, «Серенада лунного света»! Я от нее просто млею, хотя сам не танцую, мне медведь на ухо наступил. Вперед, Баг!
Раскачиваясь, он поднялся со стула.
— Положил на кого-нибудь глаз? — спросил я. — Разобьешь супружескую парочку? Или выберешь одинокую скромницу? Видишь женскую компанию вот за тем столиком? Спорим, у тебя кишка тонка пригласить одну из таких крошек и преподать ей урок?
Тут Баг не выдержал. Облив меня холодным презрением, он направился туда, где мелькали нарядные платья и элегантные костюмы, а сам оглядывался по сторонам и в конце концов выхватил взглядом худощавую, неопределенного возраста женщину с землистым, болезненным лицом, которая сидела одна, сцепив руки и отгородившись от мира широкополой шляпкой, словно кого-то ждала, но без всякой надежды.
Да хоть бы и эту, мысленно сказал я.
Тут Баг вопросительно посмотрел в мою сторону. Я кивнул. Еще мгновение — и он, вежливо склонив голову, завязал разговор. Судя по всему, дама ответила, что не танцует, потому что не умеет и не испытывает ни малейшего желания. Ну, я вас очень прошу, настаивал он. Ах, нет, ни за что, отказывалась она. Баг повернулся ко мне лицом и со значением подмигнул — он уже держал ее за руку. Потом, даже не глядя на свою избранницу, он поднял ее со стула, придерживая под локоток, и одним скользящим движением вывел на середину танцевальной площадки.
Что можно сказать, как описать это словами? Во время нашей давнишней встречи Баг действительно не хвастался; он говорил правду. Стоило ему обнять партнершу, как она сделалась невесомой. После первого круга шагов, обводок и вращений она почти не касалась ногами пола; создавалось впечатление, что ему приходится ее придерживать, чтобы она не улетела, как легкая паутинка, как диковинная птичка-колибри, которую держишь на ладони, ощущая лишь биение крошечного сердечка; она отступала, кружилась и снова возвращалась, а Баг скользил в непрерывном движении, соблазнял и отвергал. Куда делись его пятьдесят лет? Ему было восемнадцать, и все, что — как ему казалось — утратила память, теперь вспомнило тело, которое освободилось от земного притяжения. Он нес себя в танце точно так же, как нес свою партнершу, с беззаботным изяществом обольстителя, который не сомневается в успехе вечера и последующей ночи.
