Герберт Уэллс - Билби (Безделушка)
Пес цапнул грабителя, отскочил и, увидев перед собой сразу двоих, попятился. Билби и бродяга кое-как перевалились на дорожку по другую сторону упавшей проволочной сетки и почти уже достигли живой изгороди, когда пес снова кинулся на них, на этот раз, впрочем, не так яростно.
Он не подбежал к ним вплотную, а остановился у изгороди, и сумерки огласились его яростным лаем.
Женщина, видно, поспешила в дом, оставив на поле брани добычу, брошенную бродягой.
- Все-таки смылись, - выдохнул бродяга, мелко труся впереди.
Билби не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
У него было такое чувство, словно весь мир ополчился на него. Он боялся сознаться самому себе, какие мысли пробуждаются в нем после этих насыщенных событиями десяти минут. Он смутно сознавал, что коснулся чего-то ужасного, - казалось, в сумерках со всех сторон раздаются обвиняющие голоса... Теперь он боялся бродяги и ненавидел его, но знал, что связан с ним какими-то новыми, пугающими узами. Что бы это ни было, оно касалось их обоих.
Они бежали в темноте, кажется, целую вечность. Но вот наконец, измученные, со стертыми ногами, они прокрались в какие-то ворота и нашли хоть неудобное, но все же убежище в конце поля.
В пути они говорили мало, но бродяга все время что-то бормотал про себя. Он терзался тревогой; его укусила собака - а что, если она бешеная?
- Ясно, я заболею, - твердил он. - Не миновать.
Вскоре Билби перестал прислушиваться к бормотанию своего спутника. Его мысли были заняты другим. Из головы не выходил белый как лунь старик в кресле и его странное поведение.
- Он проснулся, когда вы там были? - наконец решился он спросить.
- Кто проснулся?
- Тот старик.
Бродяга секунду помолчал.
- Он не мог проснуться, дурачок, - сказал он.
- Но... почему же...
- Да разве ты ничего не понял? Он же загнулся... отдал концы - как раз в ту минуту, когда ты его увидел.
На мгновение Билби потерял дар речи. Потом еле слышно пролепетал:
- Так, по-вашему... он... умер?
- А ты и не знал? Батюшки, какой ты еще младенец!
Вот так Билби впервые в жизни увидел смерть. До этого дня ему не приходилось видеть покойников. И всю следующую ночь ему снился белый как лунь старик, он медленно открывал свои странные глаза, склонял голову набок и вдруг как-то нелепо раскрывал рот.
Всю ночь напролет эта белая фигура витала над морями беспросветных ужасов. Она не исчезала ни на секунду, и все же мальчика одолевали еще и другие мучительные мысли. В первый раз в жизни он спрашивал себя: "Куда я иду? К какому берегу меня несет течением?" Там, куда не простиралась тень старика, ему виделись только тюрьмы.
Да, конечно, он самый настоящий грабитель, и где-то во мраке ночи его уже ищут слуги оскорбленного закона. А оттого, что и бродяга тоже трусил, Билби становилось еще страшнее.
Он пытался сообразить, что ему делать утром. Он отчаянно боялся рассвета. Но как тут собраться с мыслями, когда бродяга без конца ворчит и жалуется. Непременно нужно от него сбежать, но Билби так устал, так перепугался, где уж тут думать о побеге! Да и, кроме того, не оставлять же этому бродяге все свои деньги! И потом, ведь там, подальше, уже не слышно будет голоса бродяги; там простирается тьма, в которой сегодня уж наверно его подстерегают неведомые чудовища.
А может быть, искать защиты у закона? Признаться во всем? Говорят, бывает так: человек приходит и говорит: хочу дать показания...
Ночь была лунная, но страхи не исчезали. По небу то и дело, заслоняя луну, невероятно медленно ползли маленькие рваные черные облачка. Таких черных облаков Билби в жизни своей не видал. Они были точно гробовые покровы, подбитые белоснежным мехом, и тянулись нескончаемой вереницей. И вдруг одно из них медленно, страшно разинуло рот...
Иногда бродяга во сне неловко поворачивался и будил его; и тогда из темноты снова слышался голос: бродяга все жаловался на свою несчастную участь, уверял, что непременно умрет от водобоязни, и ругательски ругал всех сторожевых псов на свете.
- Я знаю, бешенства мне не миновать, - ныл он. - У меня всегда была склонность к водобоязни, всегда воду не выносил. А уж теперь мне крышка.
- Подумать только, держать такого зверя! И натравливать его на людей! А еще говорят, все люди - братья. Где же справедливость, где человечность? Натравливать этакого зверя на ближнего своего! Да еще зверь-то ядовитый, как укусит, так помрешь. И смерть какая мучительная! Где же здравый смысл, где братские чувства?!
- Как он цапнул меня, как штаны прокусил, зубы острые... Ф-фу!
- Нужно такой закон сделать, чтоб не держать собак. В городах от них одно неудобство, а в деревнях он и просто опасны. Нет, нельзя их держать ни в городе, ни в деревне... или уж сперва дайте каждому человеку есть досыта три раза в день. Тогда и держи собаку, коли охота... Да только собака чтоб была здоровая, не бешеная...
- ...А, чтоб тебе... если б только я не замешкался там, у курятника...
- ...Мне бы надо было пнуть ее ногой...
- ...Всякий человек обязан бить собаку. Как увидел собаку - вдарь ее! Ненавидеть собак - это правильно, это уж в крови. Коли они были бы звери разумные, правильно понимали бы свое место в жизни, ни одна ни в жизнь бы не посмела укусить человека.
- ...А коли укусила - пристрелить ее, и весь разговор.
- ...Ну уж теперь пусть только мне подвернется случай трахнуть собаку камнем - зевать не стану! Раньше-то я с ними больно церемонился...
Под утро Билби заснул беспокойным сном и проснулся оттого, что его, громко всхрапывая, с любопытством обнюхивали три бойких жеребенка. Он сел, жмурясь от ослепительного солнца, и увидел бродягу - невыразимо грязный, он спал, скорчившись, с широко раскрытым ртом, и на лице у него застыло выражение скорби и отчаяния.
В то же утро Билби ухитрился улизнуть - это произошло, когда бродяга изображал эпилептический припадок.
- Я бы не прочь устроить нынче припадок, - заявил он. - Нынче у меня бы неплохо получилось. Надо же, чтобы человеку хоть малость посочувствовали. После той проклятой собаки. Вот я скоро взбешусь, так и безо всякого мыла пойдет изо рта пена.
Они высмотрели маленький домик, перед которым хлопотал вокруг розовых кустов добродушного вида старичок в широкополой соломенной шляпе, в тонкой альпаговой куртке и в очках. Тогда они отошли в сторонку, чтобы подготовиться. Бродяга передал Билби один за другим различные компрометирующие предметы, которые могут смутить милосердных самаритян, чьи любопытные руки коснутся мнимого больного. Тут были: обмылок, от которого бродяга уже откусил краешек на свои первейшие нужды, деньги (девять пенсов), колода карт, которыми они недавно играли, два-три ключа, куски проволоки, широкий ассортимент бечевок, три банки из-под консервов, большой кусок хлеба, огарок дрянной стеариновой свечки, коробка серных спичек, стоптанные шлепанцы, пара перчаток, складной нож и какие-то серые тряпки. Все это едко пахло бродягой.
