Журнал «Если» - Если, 2011 № 05
— Впереди еще одна битва, — сказал он. — Скорее всего, она будет последней, так что всем необходимо как следует отдохнуть. Дежурить будем по одному.
— Вряд ли ископы снова появятся здесь до утра, сарж, — возразил Гольдера. — Или вы считаете иначе?
— Я по-прежнему не знаю, что они предпримут в следующую минуту. Все, что мы можем, — это защищать детей до конца, защищать и надеяться: наши усилия будут что-то значить для ископов, когда дети окажутся в их власти.
Джонсону досталась последняя вахта, когда на небе уже появились признаки близкого рассвета. Сидя на полу, он привалился плечом к стене и, сжимая в руке ископское копье, смотрел, как тают густые ночные тени, как обретают цвет и форму кусты и строения. Под действием медпластыря раненое бедро слегка онемело, и хотя потеря чувствительности напоминала о полученном повреждении, он мог притвориться, будто его рана не так уж серьезна. Впрочем, Джонсон старался не шевелиться. В почти сверхъестественной рассветной тишине и неподвижности ему начинало казаться, будто на всей планете не осталось ничего живого, кроме их небольшой группы да темного силуэта какой-то хищной птицы, которая широкими, плавными кругами парила в высоком, наливающемся синевой небе.
Тишина и покой. Левая и правая рука смерти, как назвал их один поэт. На мгновение Джонсон задумался, каково это — погибнуть на далекой планете, умереть и стать таким же неподвижным, холодным и молчаливым, как эти пустынные предутренние холмы. Придут и погаснут новые рассветы, а его не будет… Даже после всего, что он видел за последние несколько суток своими собственными глазами, эта мысль казалась ему невозможной и странной.
Где-то там, в холмах была сейчас Арчер, но Джонсон старался не думать об этом и только молился, чтобы ее смерть оказалась такой же быстрой, как у Джуни.
Позади послышался какой-то шорох, и он быстро обернулся, но это была Ариана. Казалось, она до предела вымотана и физически, и эмоционально, но это вряд ли имело хоть какое-то значение — ведь всем им, скорее всего, осталось недолго.
— Доброе утро, — прошептал Джонсон и почувствовал, как несмотря на анестетик раненую ногу прострелила боль, вызванная мыслью о том, что Ариана тоже умрет. Еще один человек, подумал он, которого ему не удалось спасти.
Женщина опустилась на пол с другой стороны окна и заглянула ему в глаза.
— Доброе утро, — ответила она. — Они здесь?
— Скорее всего, да. Просто я их не вижу.
Ариана чуть приподнялась, чтобы тоже выглянуть в окно, и их плечи на мгновение соприкоснулись.
— Я всегда думала, что в тела солдат встроено всякое оборудование, которое позволяет им видеть в темноте и делать другие удивительные вещи, которые не по силам обычному человеку, — сказала она, снова усаживаясь на прежнее место.
— Это все сказки, — ответил Джонсон. — Одно время об этом действительно много говорили, но экспертам довольно скоро стало ясно: электронные и биомеханические имплантанты, какими бы совершенными они ни были, делают солдата уязвимее. Электронные схемы — это ахиллесова пята: их легко взломать, запустить в них вирус или просто забить управляющие сигналы. Один опытный хакер способен вывести из строя целый батальон или полк. В конце концов было решено, что самый надежный брандмауэр, защищающий электронные схемы солдата от хакерской атаки, — это отсутствие таких схем. Вот почему все специальное оборудование, за редким исключением, монтируется теперь на боевых костюмах.
Ариана слабо улыбнулась.
— То есть у вас нет никаких секретных сверхвозможностей, которые могли бы нас спасти?
— К сожалению, нет. Физически мы не слишком отличаемся от воинов, которые защищали стены Трои. Даже копья у нас почти такие же. — Он похлопал ладонью по древку ископского копья.
— Если вы — троянцы, то я, наверное, Кассандра… — Ариана вздохнула. — Можно спросить: о чем вы думали, когда я подошла?
Джонсон ответил не сразу.
— Я… думал о том, как странно видеть рассвет и знать, что это твой последний день. Конечно, для любого человека, не только для солдата, каждый день может оказаться последним, но одно дело — допускать такую возможность, и совсем другое — знать наверняка. Ощущение, честно сказать, не то чтобы неприятное, но какое-то противоестественное… Что ж, по крайней мере денек обещает быть погожим.
— Да, верно. Скажите, а вы не жалеете о том, что попали сюда?
— Откровенно говоря, жалею. Нет, не о том, что попал именно на станцию; пусть мы все равно умрем, но наше присутствие дает хоть какой-то шанс вам и детишкам. Я жалею, что пришлось лететь на Имтеп. Будь возможность выбирать, я предпочел бы погибнуть в каком-нибудь другом месте.
Ариана посмотрела на трупы Берджес, Штейна и Скорса, уложенные у противоположной стены, и на ее лице отразилось легкое удивление.
— Я думала, они продержатся дольше остальных — Скорс и эта женщина-солдат.
— Берджес? — Джонсон покачал головой. Она должна была погибнуть одной из первых. После того, что Берджес видела в Эмити, после гибели ее мужа Ромады, у нее осталось только одно желание — мстить. Убивать ископов. У Скорса, по-видимому, тоже.
— Но если они хотели уничтожить как можно больше ископов, тогда почему?..
— Потому что это было их единственное желание. Они хотели убивать, но не хотели жить. Такие люди обычно погибают раньше других — у них исчезает инстинкт самосохранения.
Ариана озадаченно нахмурилась.
— Но какая разница? Ведь вы сами говорили, что будете убивать ископов, хотя и не рассчитываете пережить сегодняшний день.
— Не совсем так. Я буду убивать, потому что только так у меня появится крошечный шанс выжить. — Над холмами показался ослепительный край солнца, и Джонсон вдруг поймал себя на том, что улыбается. — Дайте мне возможность покинуть Имтеп целым и невредимым, и я до конца жизни не трону ни одного ископа даже кончиком пальца. Но Берджес и Скорс, скорее всего, сделали бы все, чтобы вернуться и продолжить истребительную войну.
— Но разве вы не помышляете о мести? Разве не хотите поквитаться за друзей, которые погибли в Эмити?
Джонсон покачал головой.
— Месть не способна никого воскресить. И когда живые мстят, они делают это для себя. Я мог бы перебить всех ископов до единого, но это не вернуло бы мне ни одного погибшего друга. Я это знаю, и Берджес тоже знала, но ей было все равно. Что касается моих друзей, то им, я думаю, хотелось бы, чтобы я остался в живых. Чтобы я постарался это сделать. Во всяком случае, именно этого я пожелал бы им, если бы погибнуть довелось мне.
— А почему погиб второй ваш солдат? Штейн, кажется?.. Он казался таким спокойным, таким уравновешенным…
