Николай Эдельман - Когда рухнет плотина
- Руки на затылок и, не оглядываясь, вперед! Считаю до десяти!
Они не заставили себя упрашивать. Я, наблюдая за их отступлением, подошел к девушке.
- Ты где живешь?
- Там, - она указала дрожащей рукой на соседний дом. - Но... но... всех... моих... - и её голос окончательно утонул во всхлипах.
- Ясно, - я торопливо сорвал куртку и протянул ей. - Одевай.
Куртка оказалась короткой, и девушка, сколько её ни натягивала, не могла прикрыть темный треугольник между ног.
Я быстро огляделся. У подъезда стояло несколько целых машин под шапками снега. Я выбрал "жигули-копейку", высадил прикладом ружья боковое стекло, сел за руль, открыл дверь с другой стороны.
- Садись.
Девушка подчинилась. Надо было спешить - те трое наверняка вернутся с подмогой. К моему удивлению, мотор завелся сразу, как только я соединил вырванные из замка зажигания провода. Я вывел машину на улицу. Девушка не сводила с меня испуганных глаз - вероятно, ещё не поняла, спаситель я или похититель.
Мне же её лицо показалось знакомым. Где-то я её видел - эти черные глаза, хорошо заметный пушок над верхней губой. Ну конечно! Вчерашний разговор с Дельфиновым, молодая пара в кафе...
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Луиза, - ответила она. - И тут же, без всякого перехода, - Почему ты их не застрелил?
- Я тебе не меч карающий, - огрызнулся я. А у неё из глаз вдруг хлынули долго сдерживаемые слезы. Она рыдала, и сквозь слезы невнятно рассказывала: никакая она не чеченка, а армянка, и то наполовину. И прожила всю жизнь в Светлоярске. И папа её - не коммерсант, а физик, и тоже всегда жил в России. А эти явились сегодня - сосед-алкоголик навел - вломились, папу убили, маму изнасиловали и тоже убили, а её пока оставили в живых поразвлечься... Я вел машину, стараясь выбирать боковые улицы. Нам повезло ещё раз - до Академгородка мы добрались без приключений.
Машину я бросил у подъезда. Здесь, похоже, погромов не было. Мы поднялись по темной лестнице, дверь в квартиру оказалась целой и запертой. Внутри - тоже темно и никого.
Мы прошли на кухню, где на столе ещё со вчерашнего утра стояла грязная посуда. Я зажег свечу, достал из молчащего холодильника початую бутылку "мартини", налил полный стакан и протянул ещё дрожащей девушке.
- Выпей. Поможет.
Потом я провел её в комнату, поставил на середину брошенный в углу иркин дорожный баул.
- Вот. Выбирай. Наверно, найдется что-нибудь на тебя.
Она вытащила первую попавшуюся блузку, спросила:
- Это чье?
- Моей жены.
- А где она?
- Не знаю, - сказал я угрюмо и опустился на край дивана.
- Бедный... - прошептала она, села мне на колени и прижалась щекой к моей щеке. Потом сбросила куртку, в которую до сих пор старательно куталась, и её губы сами нашли мои губы.
У меня не было желания её отталкивать.
16.
Луиза уснула, а я вышел на кухню, там вылил в стакан остатки вермута и начал медленно пить, стоя у окна и глядя на расстилающуюся под горой панораму мертвого города, освещенного багровыми пятнами пожаров. Потом на меня напал голод. В холодильнике нашелся сыр, паштет, зачерствевший хлеб. Я делал себе третий бутерброд, когда раздался тихий стук. Я замер, прислушиваясь. Да, слух меня не обманул - стучали в дверь. Я со свечкой в одной руке и с пистолетом с другой на цыпочках вышел в прихожую, встал у притолоки, прижимаясь спиной к стене, поднял пистолет дулом вверх и негромко окликнул:
- Кто там?
- Вить, свои, - раздался в ответ знакомый голос.
Я распахнул дверь - в прихожую шагнула Ирка и тут же пошатнулась, стала падать на меня. Я подхватил её, тревожно заглянул ей в лицо:
- Что с тобой?
- Ничего... Устала смертельно, ноги не держат... Да ты сделай шаг, дай войти человеку.
В узенькую прихожую втиснулся Наум Басилевич - я его сразу не заметил. В руке он держал ружье, но приглядевшись, я увидел, что это простая духовушка из тира с обломанным пластмассовым прикладом. Из такого разве что глаз кому выбьешь, если повезет. Ирка сняла пальто, явно чужое, под которым обнаружилось её давешнее платье, присев на обувницу, стала стаскивать с ног ботинки - тоже чужие.
- Ох, все ноги стерла! - простонала она. - Сейчас бы в ванну горячую часика на два.
- Воды нет, - сообщил я. - Ни горячей, ни холодной. Ничего нет.
- Знаю я... Высоко ты живешь, к реке не сбегаешь. Снега, что ли, набрать, пока не растаял? Ну хоть полежу, тоже приятно.
Она встала, направляясь в комнату, и я загородил ей дорогу.
- Когда ты войдешь, - заявил я, - можешь думать все, что тебе угодно, только учти одно - эту девушку я спас от страшной смерти.
Ирина молча отстранила меня, шагнула в комнату. Я - следом за ней. Последним вошел Басилевич.
Луиза при нашем появлении встрепенулась, приподнялась, посверкивая из темноты глазами.
- Тихо, тихо, - успокоил я её. - Это свои.
- Луиза?! Люсенька?! - вдруг воскликнул Басилевич и шагнул к ней. Это ты? Что случилось? Где родители?
- Ой, это вы, дядя Наум? - и она снова заплакала, уткнувшись лицом в диван.
- Убили её родителей, - тихонько сказал я Науму, уводя его на кухню. Так ты её знаешь?
- Да. Спартак, её отец - завлаб у нас в институте. То есть был. Я частенько к ним заходил. Бедная девочка! Такие славные люди были!
Ирка, ненадолго задержавшаяся с Луизой, вышла к нам и спросила:
- У тебя что-нибудь выпить есть?
- Мартини я допил, извини. Водка осталась.
- Давай сюда. И поесть что-нибудь. Есть хочу зверски.
Я достал водку, выгрузил на стол сыр, хлеб - вообще все, что было в холодильнике.
- Не надо мне рюмки, давай стакан, - приказала жена. - Наливай больше, не жалей. Это что, эмменталер? Прелесть, - она завернула ломтик сыра в лист салата и захрустела, даже с полным ртом не умолкая. - Признавайся, кто у тебя хозяйство вел? Отродясь ты не покупал салата. И вы, Наум, не стесняйтесь. Все равно доесть надо, а то пропадет.
- Ну... - я нерешительно поднял стакан.
- Ничего, ничего, чокнемся, - подбодрила меня Ирина. - Хорошие пожелания нам не помешают. Например, уцелеть в этой передряге, - и она выхлебала чуть ли не полстакана зараз. - Связь так и не восстановилась, не знаешь? Что в мире творится?
Пламя простенькой свечи колебалось от наших голосов, разбрасывая пляшущие огоньки по изогнутым стенкам стаканов и по поверхности налитой в них прозрачной жидкости, и словно сближало нас ещё теснее под шатром сумрака. Лица собеседников то выступали из темноты отдельными пятнами, то снова проваливались.
- Не знаю, доходили ли до вас слухи... - начал я. - Если нет, то вы вряд ли мне сразу поверите. Я буду говорить только о том, чему сам был свидетелем. А вы, Наум, выскажите свое мнение, - и я поведал им обо всем, что видел днем. Уважая утомление слушателей и свое собственное, я описал приключения в городе и дорогу в "Девятку" в самых общих чертах, подробно изложив лишь увиденное на атомной станции.
