Чарльз Ю - Как выжить в НФ-вселенной
— В определенной степени, да.
— Какой кошмар.
— В любом случае ты ведь понимаешь, что ничего бы у нас не вышло, — говорит она. — Чем бы это ни было, у меня просто нет соответствующего эмоционального модуля.
— И у меня тоже. Чем бы это ни было.
— Да. Я знаю. — Она подмигивает мне.
Я хочу обнять ее, хочу поцеловать экран, запустить пальцы в ее роскошные густые нарисованные волосы или что-нибудь еще в таком роде, но понимаю, насколько это будет глупо. Эд вздыхает, словно говоря: «Что за телячьи нежности», — и мы немного приходим в себя.
— Наверное, я пока отключусь, расчет посадки требует много ресурсов, — говорит МИВВИ. На самом деле она хочет дать мне секунду передышки, секунду наедине с самим собой, чтобы я мог подготовиться к тому, что должно случиться.
Глаза МИВВИ закрываются, потом ее лицо пропадает с экрана, и только едва видимый контур задерживается еще на несколько мгновений, остаточное изображение из пикселей, которые не могут сразу вернуться в исходное состояние и замирают общим отпечатком всех ее выражений, всеобъемлющим, суммарным следом во времени, печальным слепком среднего арифметического ее души, запечатленным алгоритмом ее существования.
И я остаюсь один.
11:46:59.
Это были самые длинные сорок секунд в моей жизни.
Заходим на посадку. МВ-31 снижается над настоящим, которое возникает в иллюминаторе, и я вижу прошлого себя, как он бежит с собакой в одной руке и знакомым свертком в коричневой бумаге — в другой.
из руководства «Как выжить в НФ-вселенной»:
Декогеренция и коллапс волновой функции
Квантовая декогеренция в Мире-31 происходит при взаимодействии хроноповествовательной системы с окружающей средой посредством необратимого, с точки зрения термодинамики, процесса, препятствующего интерференции различных элементов, находящихся в квантовой суперпозиции с системой, и волновой функции окружающей среды.
Существование полной суперпозиции универсальной волновой функции представляется возможным, однако определяется в конечном итоге той или иной интерпретацией квантовой механики.
Одним из потенциальных представителей замкнутых временеподобных кривых (ЗВК) является хронолиния, не связанная непрерывно, на всем своем протяжении, с предшествующими областями пространства-времени, то есть включающая в себя ряд событий, не обусловленных какими-либо причинами. При обычном подходе к каузальности, задаваемом хроноповествовательным детерминизмом, непосредственно перед каждой четырехмерной коробкой располагается другая, служащая ее эмоциональным и физическим источником. Для ЗВК, однако, такое представление о причинно-следственной обусловленности не имеет силы, поскольку в них событие может существовать одновременно со своим источником и даже рассматриваться как самопорождающее. Исследования в этой области являются сейчас наиболее многообещающей тропой к Святому Граалю НФ-науки — универсальной хроноповествовательной теории, к всеобъемлющему закону, объясняющему совокупное действие разнородных сил, направленных по осям прошлого, альтернативного настоящего и будущего, или, в более строгих терминах, матричных операторов сожаления, отрицания и тревоги.
31
Я вылезаю из машины времени.
Мне живо вспоминается бесплатный номер службы точного времени, на который я часто звонил в детстве. Я набирал его снова и снова, стараясь выставить свои часы минута в минуту, секунда в секунду, но, вообще, думаю, мне просто нравилось слышать в трубке записанный женский голос, который так четко и ясно, практически по слогам произносил: «Те-ку-ще-е время один-над-цать часов сорок семь минут ноль се-кунд».
Могу ли я изменить прошлое? Нет. Да и как? У того, другого я, пистолет, и ему страшно. Его можно понять. Я помню себя на его месте какое-то время назад — миг назад, я знаю, каково смотреть на свое будущее, странное, непонятное, непостижимое даже тогда, когда выглядит именно так, как ты предполагал — а может быть, это-то и пугает больше всего.
Палец, лежащий на курке, чуть-чуть подвигается назад. Как мне заставить себя измениться, перестать испытывать страх перед собой самим, перестать бояться всего и вся?
Мы стоим друг напротив друга, один и тот же человек по разные стороны одного мгновения. Мы смотрим друг на друга с одним и тем же смешанным выражением интереса к самому себе и отвращения перед самим собой, с тем неизменным в своей изменчивости вниманием, густой субстанцией, что вечно побулькивает в сточных трубах нашего самосознания, безостановочно циркулирует в глубинах разума внутренним монологом, начатым мною, едва я научился говорить и даже раньше — с первой моей мысли потянулась эта бесконечная история, рассказываемая самому себе, еще с колыбели, еще с пеленок, лепет, иногда вслух, иногда нет, обо всем происходящем со мной. Ее ритм многократно возрастал в детские годы, в отрочестве она стала историей боли и тягостных переживаний, но десятилетиями она не прерывалась ни на миг и продолжается по сей день, вплоть до текущего момента, и будет длиться, и длиться, и длиться, пока не оборвется вдруг с моей смертью, а это может случиться вот-вот — палец у другого меня так и пляшет на курке. Общаясь с собой с глазу на глаз, рассказывая себе свою собственную историю, пытаясь что-то из нее понять, человек всегда в итоге оказывается перед элементарным выбором — да или нет, рискнуть или не высовываться, прыгнуть или не прыгнуть в пролом, в брешь последующего момента. В конце концов, это вопрос выживания. Друг или враг перед тобой, противник или союзник, вот что всегда важнее всего, да только здесь оба — один и тот же человек, оба — это я. Никого больше здесь нет, я наедине с самим собой, и, значит, ответ может быть только один: передо мной враг. Худший мой враг — я сам. Я знаю, что у него сейчас в голове: профессиональная подготовка говорит ему: «Беги!», инстинкт кричит: «Убей!», а разум отчаянно пытается заставить его взять себя в руки и разобраться, черт побери, во всем этом безумии. Я вижу, как он смотрит на меня, вижу застывший в его глазах вопрос: «Кто он? Что ему нужно?» Он смотрит на меня так, как я, когда был им, смотрел на будущего себя. Смотрит с тем невольным содроганием, с тем пронзительным, до мурашек, ужасом, какой бывает, только когда по-настоящему узнаешь себя, предстаешь перед собой самим и противостоишь самому себе, когда стоишь перед реальной перспективой самоуничтожения. Он смотрит, но не видит, и только в преодолении разрыва между первым и вторым — мой единственный шанс, только на этом поле я могу попытаться изменить то, что изменить невозможно. Его глаза уже устремлены на меня, и, значит, менять нужно не то, что перед ним, не направление взгляда, а направление мыслей, не явление, а восприятие. Не то, что я вижу, а то, как я это вижу. Я должен заставить его увидеть то, на что он смотрит, увидеть меня, себя, нас обоих, увидеть то, что вижу я — и он тоже. Если бы только оба мы могли увидеть себя глазами другого, а не только своими, наши взгляды, взгляд из прошлого и взгляд из будущего, слились бы в один, направленный в настоящее, мы разглядели бы, как оно разделяет нас, два зеркальных отражения по разные стороны оси времени. Если бы мы могли смотреть не только вперед-назад вдоль этой оси, но и взглянуть со стороны на нее саму, заглянуть внутрь черного ящика «Теперь», если бы мне удалось показать его другому я, он понял бы, узнал бы то, что знаю и понимаю я сейчас — необязательно, чтобы все и всегда шло так, как надо, чаще всего так просто не бывает. Он узнал бы то, что знаю я, а я получил бы то, что есть у него — свободу воли, свободу действий, возможность сделать что-то по-другому, изменить решение, не побояться войти в следующий миг бытия. Возможность принять то, что я отказывался принять бесчисленное число раз, снова и снова загоняя себя в петлю. Возможность двинуться дальше. В общем, все это было бы здорово и жизнеутверждающе, хотя и не очень понятно, вот только проблема остается в том, что я как полный придурок застрелил себя в первый раз, а значит, застрелю и в любой другой. Другими словами, сейчас он пальнет, а я и поделать ничего не могу, потому что и тогда ничего не мог с собой поделать.
