Александр Беляев - Человек-амфибия (первоначальный, журнальный вариант романа)
Уже у самых волн, погруженный наполовину, он вдруг обернулся и крикнул:
— Ольсен, Ольсен! Если вы увидите когда-нибудь Гуттиэрэ, передайте ей мой привет и скажите, что я… всегда… буду… помнить о ней!..
Юноша бросился в море и, собрав последние силы своих больных легких, крикнул:
— Прощай, Гуттиэрэ! — и погрузился в воду.
— Прощай, Ихтиандр!.. — тихо ответила Гуттиэрэ, стоявшая за камнями.
Ветер свистал, море кипело пеной, шипел песок, грохотали камни. И прибой, как удары большого барабана, давал ритм этой извечной песне океана…
Рука Ольсена сжала руку Гуттиэрэ.
— Идем, Гуттиэрэ! — с ласковой повелительностью сказал он.
Ольсен вывел Гуттиэрэ на дорогу. Перед ними, как зарево пожара, горели ка небе огни большого города.
— Идем, Гуттиэрэ! Нас ждет жизнь и… борьба!
Гуттиэрэ еще раз оглянулась на море, как бы посылая прощальный привет Ихтианару, и, опираясь на руку Ольсена, направилась к городу…
* * *Годы уходят…
Сальватор отбыл срок наказания, вернулся к себе на виллу и вновь погрузился в научную работу, чтобы, быть может, еще раз удивить мир смелостью своей мысли и бросить дерзкий вызов человеческой тупости.
Кристо продолжает у него служить.
Зурита обзавелся новой шхуной и ловит жемчуг в Калифорнийском заливе. И хотя он не самый богатый человек в Америке, но все же не может пожаловаться на дела. Концы его усов, как стрелки барометра, показывают высокое давление.
Гуттиэрэ развелась с мужем и вышла замуж за Ольсена. Они переселились в Нью-Йорк и работают на консервном заводе.
Новые годы принесли с собой и новые события. «Морской дьявол» давно забыт.
Лишь иногда, в душные ночи, старые рыбаки, услыхав в ночной тиши далекий неведомый звук, говорили молодым:
— Вот так трубил в раковину «морской дьявол», — и начинали рассказывать о нем легенды.
* * *
…Только один человек в Буэнос-Айресе не забывал об Ихтиандре.
Все мальчишки города знали старого полупомешанного нищего-индейца.
— Вот идет отец «морского дьявола»! — кричали они, завидев старика.
Но индеец не обращал внимания на мальчишек.
Встречая испанца, старик каждый раз оборачивался, плевал вслед и ворчал проклятия.
Его помешательство было тихое, и полиция не трогала старика.
Только когда на море поднималась буря, старым индейцем овладевало необычайное беспокойство.
Он спешил на берег моря и, рискуя быть смытым водой, становился на прибрежные камни и кричал, кричал день и ночь, пока не утихнет буря:
— Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!..
Но море хранило свою тайну…
Послесловие к роману "Человек-амфибия"
В основу романа «Человек-амфибия» автором положены действительные события, хотя и случившиеся разновременно.
Всеобщая забастовка рабочих Буэнос-Айреса и аграрное движение относятся к 1919–1921 гг. В Аргентине свыше двух третей сельских хозяев — арендаторы и издольщики, арендные же цены чрезвычайно высоки. Это общественно-экономическое положение и питает в Аргентине аграрное движение, подавляемое капиталистическим правительством с неменьшей жестокостью, чем оно подавлялось в царской России.
Профессор Сальватор — не вымышленное лицо, так же как не вымышлен и его процесс. Этот процесс действительно происходил в Буэнос-Айресе в 1926 году и произвел в свое время не меньшую сенсацию в Южной и Северной Америке, чем так называемый «обезьяний процесс» в Дейтоне (САСШ[47]). В последнем процессе, как известно, обвиняемый — учитель Скопе оказался на скамье подсудимых за преподавание в школе «крамольной» теории Дарвина. Сальватор же был приговорен верховным судом к долгосрочному тюремному заключению за святотатство, так как «не подобает человеку изменять то, что сотворено по образу и подобию божию». Таким образом, в основе обвинения Сальватора лежали те же религиозные мотивы, что и в «обезьяньем» процессе.
Разница между этими процессами только в том, что Скопе преподавал теорию эволюции, а Сальватор как бы осуществлял эту теорию на практике, искусственно преобразовывая человеческое тело.
Большинство описанных в романе операций действительно были произведены Сальватором. По его проекту, мышцы у сгиба руки переходили в особые ремешки, благодаря которым рука могла поворачиваться на 180°. На груди слева он проделывал полость для… бумаг, на правом бедре в коже прорезал карман и т. п., словом, он приспособлял организм (по его словам) «к требованиям современной цивилизации». Все эти опыты он проделывал над детьми индейцев, которые боготворили его.
По сообщениям газет, на суде Сальватор проявил необычайную ясность ума и вел свою защиту сам, научно обоснованно доказывая правильность своих опытов и их полную допустимость.
«В этом деле я ничего не понимаю», — подлинные слова главного эксперта верховного суда профессора Шейна…
Что же в этом романе от действительности и что от фантастики?
Как мы указали, действительностью являются и сам Сальватор, и производимые им операции, и его процесс, и общественный фон, на котором разыгрываются события.
«Сад чудес» должен был представлять в натуре нечто подлинно необычайное. Правда, в романе в саду Сальватора фигурируют не только «люди-уроды», но и животные и птицы. При всей фантастичности в описании обитателей сада, все же здесь больше «фантастики природы и искусства человека», чем оторванного от жизни фантазерства.
Ученые действительно производили многочисленные и удачные опыты рассечения и сшивания различных частей животных, создавая таким образом как бы новые, не встречающиеся в природе виды. Притом Сальватор, работая в области изменений в организме, производимых хирургическим путем, не мог не интересоваться всякими отступлениями от нормы, проявлениями атавизма у человека и животного и т. п. А в этом отношении сама жизнь могла ему доставить немало экземпляров таких необычайных существ.
Вот, например, изображение хвостатого ребенка из племени самоа (рис. 1), а также несколько образцов одноглазых уродцев — «циклопов» (рис. 2). Все они выглядят достаточно фантастично, и тем не менее, эта игра природы — факт, а не фантастика.
Хвостатые и поросшие волосами люди, искажающие «образ и подобие божие», являются неоспоримым доказательством кровного родства человека с его животными предками.
Один из уродцев — одноглазый поросенок с хоботком (рис. 3) — несколько напоминает, как «сон природы о прошлом», вымершее чудовище — трицератопса (см. изображение рогатого кабана на рисунке в № 3 журнала «Вокруг Света», также несколько напоминающее трицератопса).