Бернар Вербер - Третье человечество
«Плотоядный поедает травоядного».
«Суперплотоядный поедает обычного плотоядного».
Океан превратился в своеобразную арену, где все боролись за то, чтобы убить другого и не быть убитым самому. И вот наступил день, когда одна рыба вышла из воды.
Это произошло 521 миллион лет назад. Ранним утром, на заре. Я перехватила мозговые волны и ощутила охватившую ее панику.
Она была травоядной и скорее относилась к категории жертв.
Она была ранена, но в последний момент сумела бежать и теперь была жива, несмотря на весь охвативший ее ужас.
Рыба оцепенела, ей было очень плохо.
Она пребывала в том же состоянии что и я, когда в меня ударила Тейя (ее «Тейя» была похожа на громадную акулу, вырвавшую из нее часть бока, точно так же как Тейя когда-то вырвала часть моей земной коры).
Порой ужас обладает способностью пробуждать.
Именно так эта пугливая рыба превзошла себя и все изменила. Движимая страхом, она вышла из воды и стала ползать на плавниках по суше.
Жизнь в ее теле укоренилась прочно, она выжила.
Рыба стала плодиться, дети ее приспособились к новой окружающей среде и развили в себе способность жить вне воды.
После этого подвига ее примеру последовали и другие неугомонные.
С тех пор жизнь стала приобретать все более и более сложные черты, ведь в плане действия земная среда давала гораздо больше возможностей, чем водная.
Так 475 миллионов лет назад появились снабженные корнями растения. Ими были водоросли, которые тоже решили рискнуть и выйти из воды. Вначале они устраивались по берегам, но затем двинулись в глубь суши. Водоросли стали травой и отправились покорять материк. Затем эстафету у травы переняли кусты, а у кустов — деревья, которые представляли собой самую могущественную и высокоорганизованную форму растительной жизни. Моя поверхность стала прирастать лесами.
Сначала я обросла зеленым пушком, затем шерстью и, наконец, мехом. Я покрылась плотным слоем густых лесов. После атмосферы и океана они стали моей третьей защитной оболочкой.
61
Пчелиное жужжание усилилось и стало оглушительным.
Аврора открыла глаза.
Я не умерла.
Она услыхала женщин, говорящих на своем языке, затем ее подняли чьи-то руки и опустили в бассейн. Вода была достаточно соленой для того, чтобы она могла держаться на поверхности. Девушке казалось, что тело превратилось в неодушевленный предмет, над которым парили мысли.
Пентесилея и жрицы сгрудились вокруг нее и стали касаться кончиками указательных пальцев. Вода была теплой. С дна бассейна просачивался затхлый запах серы. Сцену освещали факелы, в свете которых на своде пещеры плясали отблески воды.
Пение стало громче. Под потолком закружились пчелы.
И тогда жрица осветила еще один, новый участок пещеры, являя взорам огромный натуральный кварц, торчавший из земли прозрачным монолитом свыше десяти метров в высоту. Антигония включила прислоненные к кристаллу громкоговорители и с чувством произнесла:
— О наша планета, о наша Земля, о Гайя, мы, жрицы Иштар, присутствуем на церемонии общения. Когда-то мы уже входили с тобой в контакт. Этот смерч подсказал нам, что ты хочешь поговорить с нами, твоими дочерями. Наша посредница — чужестранка с золотистыми глазами. Она здесь. Она прошла обряд посвящения. Согласна ли ты говорить через нее? Мы слушаем тебя, о планета, о Гайя!
62
Веки Давида были опущены, но глаза двигались из стороны в сторону.
— Что вы видите, би’пеНе Уэллс? — спросила Нускс’ия.
— Я на каком-то пляже. Вижу человека — и знаю, что это я.
Молодая пигмейка перевела его слова.
— Что это за эпоха? В какой вы стране? Кто этот человек?
— Пока не знаю.
— А что вас окружает?
— Кокосовые пальмы… Странно.
— Почему?
— Они совсем крошечные. Это карликовые кокосы, не превышающие в высоту нескольких десятков сантиметров!
— Чем вы заняты?
— Купаюсь. Вокруг меня резвятся дельфины, но тоже очень маленькие, их даже можно принять за сардин. Кроме того, я могу прикоснуться и к другим обитателям моря. Это киты. Я играю с китом, который лишь ненамного больше меня. Но на самом деле это не они маленькие — кокосовые пальмы, дельфины и киты, это… я великан.
Изумленный Давид хотел открыть глаза, но Майе’мпа тут же положил ему на веки ладонь и запихнул в рот горсть охряной кашицы. Давид проглотил и успокоился.
Нускс’ия заговорила повелительным тоном:
— Чтобы ни случилось, главное — не открывайте глаза. Продолжайте. Вы говорили, что по размерам почти не уступаете киту?
— Меня окружают другие люди. Они все того же роста, что и я. В сущности, я от них ничем особо не отличаюсь. Мы все такие — намного выше деревьев.
— Вы знаете, где находитесь?
— На острове, который носит название Ха-Мем-Пта. По нашему календарю сейчас 3754 год.
Давид собрал свою волю, попытавшись сосредоточиться на нахлынувших ощущениях и мыслях. Затем на него вдруг снизошло интуитивное озарение.
— Мне кажется, что потом, много позже, это место назовут иначе… его назовут…
Его брови нахмурились.
— Как его назовут? — настаивала Нускс’ия.
— Атлантидой.
— А как зовут вас?
— Я не знаю своего имени, потому что называю себя «я». Думая о себе, говорю «я». Поэтому ответить на ваш вопрос не могу.
— Что вы чувствуете?
— Покой. Я размеренно дышу. Никогда еще не чувствовал себя так хорошо.
— Какое отношение это видение имеет к «треку» вашей «самой красивой в этой жизни любви»?
— Я ухожу с пляжа и направляюсь в город. Иду по широкой улице и поворачиваю направо, чтобы зайти в таверну.
— Опишите то, что вы видите.
— Вокруг столов сидят люди, нам в больших кружках подают благоухающий специями напиток. Смесь ароматов солода, меда и тмина. Я здороваюсь с другими посетителями, занимаю свободное место и с наслаждением пью, смакуя каждый глоток. Вдруг свет гаснет, и зажигаются огни сцены.
