Сергей Алексеев - Птичий путь
– Я здесь!
Он не услышал, даже не глянул в ее сторону, и Марат это отметил с неожиданным злорадством – не получилось пророчество у полоумной провидицы!
И тут откуда-то сбоку вынесло мужика с хворостиной. Воришка порскнул в сторону, запнулся на ровном месте и, падая, бросил цветы, чтоб не шмякнуться на них грудью. Розы подкатились к ногам Роксаны и рассыпались белым, колючим веером. Она помедлила, взирая свысока, после чего присела, чтобы собрать цветы, и тут мальчишка привстал на одно колено, оказавшись лицом к лицу с ней, замер на мгновение – и вдруг припал лбом к ее руке, что-то залепетал. И Марата охватила непроизвольная дрожь – это в самом деле напоминало ритуал, клятву, преклонение!
Все это длилось, может, секунд десять, но показалось, время замерло. Пацан вдруг радостно засмеялся и стреканул, сорвавшись с места, как с низкого старта.
Корсаков успел заметить – грязные, исколотые руки у него кровоточили…
Стебли роз напоминали колючую проволоку с листьями, однако невзирая на это, Роксана всю дорогу держала их на голых коленях и иногда подносила к лицу, вдыхая аромат и впадая в блаженное полудремотное состояние. Похоже, цветы действовали на нее успокаивающе, по крайней мере до Балчика она не издала ни звука и настроение ее ни разу не изменилось.
В Белом домике Роксана по-хозяйски взяла самую большую вазу, налила воды и поставила цветы в спальне, которую сама выбрала.
– А теперь хочу на море! – заявила она торжественно и совсем не капризно.
Симаченко предупредил: «судебные приставы», якобы описывая имущество, установили аппаратуру даже в коридорах и крытой колоннаде, выводящей в сад, поэтому сам молчал и делал многозначительные знаки Корсакову. Капитану не терпелось поговорить с глазу на глаз – чувствовалось, кроме шпионской прослушки, ему мешает еще присутствие агентессы, к которой он почему-то резко изменил отношение после того, как она появилась с цветами. Ко всему прочему он спешил в Варну и выманивал Марата в сад, а тот умышленно оттягивал разговор и с дороги принялся за омовение, почти ритуальное: полез сначала в бассейн с морской водой, заклеив рану на шее пластырем, потом в душ, после чего в приготовленную управляющим минеральную ванну – ждал, стервец, без телефонного звонка, из других источников знал, что хозяин приедет. Иначе не успел бы заказать чудодейственную, усмиряющую тело воду, которая лишь свежей имела едва уловимый запах и вкус горных балканских глубин.
Корсаков манежил его попутно, цель преследовал иную – выявить, насколько плотно сели на «хвост» люди Оскола и под каким предлогом попытаются взять его под контроль. Однако пока тешил тело, никто из чужих не заглянул в усадьбу, даже соседи поприветствовать из вежливости. И хотя ничего подозрительного не обнаружилось, уверенность, что в покое его не оставят, лишь возросла.
Наконец Симаченко улучил момент, когда Марат привел «жену» на полупустой Новый пляж неподалеку от летней резиденции румынской королевы Марии Эдинбургской. Роксана смотрела на море точно так же, как на белые розы, – бесстрашно и завороженно, как и многие люди, впервые увидевшие столько воды. Раздеваться она не спешила, сбросила сандалии, забрела по щиколотку и надолго замерла.
– Что ты решил, Марат? – полушепотом спросил капитан.
– Это ты о чем? – не сразу отозвался тот.
– Что делать-то будем? Мне желательно сегодня успеть в Варну…
Корсаков вспомнил предупреждение Роксаны – не отпускать, посадить под замок…
– А не поздно? Или там ждут доклада?
Тон Корсакова ему явно не нравился, капитан чуял подвох.
– Марат, я сказал всё как есть. Тебе принимать решение. Или мы продолжаем диалог, если это выгодно нам, или…
– Или отнимут недвижимость?
– Полагаю, дело этим не ограничится. Они не отстанут…
Роксана продолжала знакомиться с морем – приподняла подол и забрела по колено. Десятка три отдыхающих пенсионного возраста грелись на солнышке, бродили по пляжу и почти не купались. Стареющая девица с обнаженной грудью обратила на мужчин внимание и повернулась к Марату, показывая свои выпирающие, тугие и тоскующие прелести.
Он отвернулся.
– Пойду-ка я искупнусь! А ты иди и приготовь хороший ужин. Хочу свежайшей баранины в соусе. Как называется? Болгары готовят… Только яду не подсыпай.
– Я приготовлю катер, – заявил капитан. – Через час нам выходить в море. Если мы продолжаем…
– В море завтра, капитан! Что-то не укладывается в твои планы?
– Надо сегодня, Марат. Я уже баллоны заправил.
– Погружаться на ночь глядя? Ты что?..
– До ночи пять часов… Нас сегодня ждут.
– На дне, что ли? Оригинально…
– В море, Марат.
– Позвони и скажи, мол, хозяин – самодур, заерепенился. Ты же звонил им, когда мы ходили покупать розы?
– Адвокат позвонил сам…
– И ты доложил, что я приехал с прозорливой женой?
– По поводу прозорливости ничего не говорил!
– Но адвокат все равно заинтересовался? И приказал в ее присутствии помалкивать?
– Ты тоже как ясновидящий, Марат Петрович! – нарочито восхитился Симаченко и глянул в сторону Роксаны. Она все-таки замочила подол платья и стояла в воде уже по пояс…
– С кем поведешься…
– Ну, я готовлю катер?
– Баранину! В винном соусе! Мы их планы несколько скорректируем.
Марат пошел по пляжу, на ходу сдергивая майку. Стареющая девица проводила его заманивающим взглядом.
Море уже прогрелось градусов до двадцати, и все равно входить было знобко. Агентесса забрела по грудь, опущенные в воду локотки вибрировали, неряшливо отрезанные волосы трепал ветерок.
– Ты бы разделась, – предложил Марат, тем самым проверяя ее состояние.
– Зачем? – глядя по-прежнему завороженно, спросила Роксана.
– В море плавают в купальнике…
– Я не собираюсь плавать. Я вошла поговорить с морем.
Корсаков вздохнул, хотел окунуться с головой – напекло затылок, – но вспомнил о ране. Пластырь отстал и не защищал от соленой воды.
– Ну и как?
– Это не моя стихия, – вдруг призналась она. – Здесь все чужое – горькая вода, соль, глубины. И птицы крикливые… Моя стихия – покой земных недр.
– Почему недр? Еще недавно говорила – хочешь на море.
Она перевела на Корсакова устремленный в пространство взор и глянула с достоинством. Ответ был простым и ошеломляющим:
– Я – Карна.
У Марата зажгло швы на шее, и в тот же миг вспомнился профессор из Склифа, назвавший укус поцелуем Карны.
Вряд ли девица из сельской глубинки читала древнеиранских авторов, писавших на темы медицины. Значит, нахваталась от Алхимика, который расчесывал ей волосы и что-то все время бубнил. Отдать бы запись специалистам Оскола – те бы расшифровали… Или от уникального психолога, которая и свела с ума несчастную агентессу, подающую оперативные надежды…
