Сергей Алексеев - Птичий путь
Оскол обещал разыграть преследование до Шереметьева и разыграл – там было все явно и убедительно. Здесь же, в Болгарии, тем паче после признаний Симаченко, Марату и в голову не пришло, что игрушечная слежка может перевоплотиться в настоящую. И в самом деле, Смотрящий с Церковером слишком легко отпустили его за кордон, на прогулку и отдых с агентессой. Можно сказать, даже обязали, вытолкнули! Чтобы расслабился, потерял бдительность. И конечно же приставили наблюдение – проконтролируют каждый шаг, каждое слово…
Они сами ведут двойную игру и подозревают в этом всех остальных.
– Ты молодец, Роксана, – искренне похвалил Марат. – Умница глазастая…
– Я больше не Роксана!
– Хорошо, Юлия…
– И не Юлия!
– Ну и ладно, – миролюбиво согласился Корсаков. – Главное, вовремя заметила «хвост».
– Не это главное! – дерзко оборвала она. – Корсаков, не делай того, что задумал! Алеша погибнет! Вы его погубите! И ничего не добьетесь.
– А что я задумал? – обескураженно спросил он.
– Предательство! Ты решил встретиться с этими шпионами и пойти на сделку. Ты очень хочешь быть нужным. Но им нужен не ты, а Сторчак. Ты укажешь к нему дорогу. И они тебя убьют, Корсаков. И тебя не спасет даже побег в Канаду. Думаешь, там спрячешься и тебя не найдут? Найдут, свои или чужие. А труп бросят в море.
Все это она говорила на ходу и тащила его куда-то по улочке в глубь поселка. От последних фраз Марат ощутил пугающую оторопь, застывшую под ложечкой болезненным комком слабости. Ни о каком побеге она не должна была знать, а название страны – Канада – он и вслух-то никогда не произносил…
– Ты что, и в самом деле ясновидящая? – пугаясь своего состояния, язвительно спросил Корсаков.
Роксана оборвала свой монолог и остановилась:
– Нет… Тебе кажется, я несу вздор?
– Откуда ты все это берешь?
– Но ведь твой управляющий – предатель? Я его разоблачила?
– Предатель. Но откуда?..
– Какой ты глупый, Корсаков! Я так чувствую! А мои чувства – самый верный инструмент. Не знаю, как называется. Он такой плоский, со струнами. Я их трогаю лезвием меча и слышу звучание…
– Чем трогаешь? – Он непроизвольно и как-то по-собачьи встряхнулся, сгоняя оторопь.
– Мечом. У меня в деснице длинный двуручный меч. Смотри!
Марат посмотрел на ее вскинутую руку.
– С тобой с ума сойдешь, – признался обреченно. – Ты опять бредишь…
– Без меня сойдешь! – мгновенно отозвалась Роксана голосом, неожиданно дерзким и властным. – Пока со мной, ты в безопасности! Отныне будешь повиноваться мне и моим чувствам. Беспрекословно, истово, всем сердцем. Если хочешь жить. А сейчас поклянись!
До сорока лет он ни разу не женился по одной причине: как только ощущал малейший диктат избранницы (а они позволяли себе это непременно и поголовно), так его сразу же отворачивало, уязвленное мужское самолюбие противилось, как звереныш. Причиной могло стать все что угодно – жестко выраженный каприз, какое-нибудь предвзятое требование, например сменить стиль одежды, или даже грубоватый окрик. Позже он иногда жалел о внезапном разрыве отношений, но в тот миг ничего поделать с собой не мог, в душе поднималась мутная от цинизма гневная волна. Знакомые женщины пророчили ему неотвратимое и скорое женоненавистничество.
И сейчас накатило. Роксана стояла в горделивой позе, вздергивала локотками, словно курица ощипанными крыльями, сама того не ведая, что выглядит смешно. Торчащие во все стороны, безжалостно отсеченные волосы и весь ее нелепый вид вызывали отвращение. Ко всему прочему, на них уже обращали внимание: женщина в рогожном фартуке остановилась в десяти шагах и теперь разглядывала незнакомую парочку с местечковой непосредственностью. К ней подошел мужик, что-то громко сказал на болгарском и засмеялся. А еще подтягивались две старухи с детской коляской и питбультерьером.
– Ты кем себя возомнила? – спросил Марат, как-то разом избавившись от холодящей оторопи. – Королевой? Звездой? Тебе что такое внушили?
– Я воинственная дева-богиня! А ты заблудший, несмысленный отрок!
Надо было наступить себе на горло и уводить ее в машину, пока не выкинула еще что-нибудь. Марат хотел взять под трепетный локоток и получил неожиданно хлесткий удар по руке – словно плетью стеганула.
– Встань на колени, изгой! Присягни и положи к моим ногам белые розы! Я за этим тебя позвала!
Прокричала на всю улицу – скандалить она умела, в этом Марат убедился. А любопытных прирастало. И утешить ее взбудораженное сознание было нечем, в палисадниках цветы были, но красные, желтые и еще какие-то – ничего белого. Хоть и впрямь вались ей в ноги, чтоб удовлетворить фантазию…
– Хорошо, я встану. – Он резко сменил тактику. – И положу розы, буду повиноваться и клясться. Только не здесь. У меня в Балчике много всяких цветов… Давай уйдем? Нам ехать пора. К морю! Ты же хотела, ты же мечтала? Помнишь?
– Мне очень жаль тебя, Корсаков, – вдруг надломленно и как-то устало проговорила Роксана. – Напрасно ты сейчас не повинился мне, не присягнул и не принес белых роз.
– Где ты видишь белые?!
Марат огляделся, промелькнула отчаянная мысль – спросить у местной любопытствующей жительницы в фартуке, мол, жена хочет цветов. Но Роксана неожиданно упредила:
– Ты опоздал, Корсаков! Белые розы в этом поселке растут только у одного человека, да и то не так много. Но теперь уже поздно…
Смех ее показался надменным, зудящим, неприятным, как будто пальцем провели по стеклу.
– Почему поздно?
– Их вырвали с корнем и уже несут мне.
– Кто?..
– Мальчик, юноша. Когда он вырастет – станет воином. И погибнет в битве. А я подниму его и уведу с собой, в подземные чертоги света…
В который раз за дорогу он слышал подобный бред и, помня инструкции Оскола, хотел и сейчас погасить его уговорами и ласковыми словами, однако в следующий миг увидел в конце пустынной улочки расплывчатое белое пятно – отчего-то вдруг заслезились глаза и ознобило припаленный солнцем затылок. Сначала он вытер слезы пальцами, потом выжал их, зажмурившись, и, когда проморгался, увидел лохматого веснушчатого подростка с цветами. Физиономия была вороватая, шкодная, дыра вместо передних зубов, а сам какой-то озорно-восхищенный, бежал с оглядкой, разинув рот, – явно удирал от погони. Шпана из Румынии чаще всего промышляла на болгарских пляжах, заправках, кемпингах, но не брезговала чужими дачами и садами, тащила все, что плохо лежит, дабы потом тут же продать туристам и отдыхающим. Этот походил на румына – чернявый от долгой туретчины, однако с веснушками, синеглазый и дерзкий. Он норовил сквозануть мимо людей на улице, мимо Корсакова и Роксаны, хотя она чуть запоздало вскинула руку и призывно окликнула:
