Филип Дик - Небесное око
– Она охотится за рыбой, – прокомментировала мисс Рейсс.
– Подлая птица, – заключил Гамильтон. – Убивает беспомощных рыб.
Чайка растворилась в воздухе.
– Но рыбы сами виноваты, – строила логическую цепочку мисс Рейсс. – Они уничтожают другие формы жизни – маленьких рачков, планктон и водоросли.
– Злобные, алчные рыбы! – подхватил Гамильтон.
По дрогнувшей глади океана пробежала рябь. Рыба как вид жизни списана за ненадобностью. Кстати, со скатерти-самобранки пропало блюдо копченой селедки.
– Ой!.. – воскликнула Марша. – Это был импорт из Норвегии.
– Должно быть, обошлось недешево, – проворчал Макфиф. – Импорт всегда сжирает изрядные суммы.
– Кому нужны деньги?! – удивленно, будто открыв великую истину, оглядел собравшихся Джек. Достав из кармана горсть мелочи, он швырнул ее вниз по склону. Яркие кружочки металла сверкнули на солнце. – Деньги – грязь и тлен.
Блестеть монеткам пришлось недолго. В кармане у Гамильтона странно хрюкнул бумажник: улетучились банкноты.
– Очаровательно! – хихикнула миссис Притчет. – Как мило, что все вы мне помогаете! Иногда мне идей не хватает.
Вдали на склоне корова щипала траву. В тот момент, когда взоры обедающей компании обратились на нее, корова поднатужилась и произвела нечто не к столу сказанное…
– Упразднить коров! – закричала мисс Рейсс, но это оказалось излишним. Эдит Притчет успела почувствовать неудовольствие – и корова испарилась.
Но одновременно у Джека исчез ремень. Туфли Марши. И сумочка мисс Рейсс. Все, что сделано из кожи. А со скатерти пропали йогурт и сливочный сыр.
Мисс Рейсс протянула руку и дернула за пучок сухого бурьяна.
– Какие неприятные растения! – пожаловалась она. – Я укололась…
Упомянутые растения ушли в забвение. Также сдуло почти всю траву на пастбище, где прежде паслись коровы. Теперь вокруг расстилалась лишь голая земля да камень.
Прыжками носясь по кругу, как клоун по манежу, Дэвид вопил:
– Мне попался ядовитый дуб! Отравленный дуб!
– Деревья вообще ядовиты, – сделал открытие Гамильтон. – И репейники, лопухи… сорняки всякие…
От этих слов рощу справа сильно тряхнуло. Лес вокруг тоже затрепетал, будто по нему прошлась гигантская невидимая расческа. После такой «стрижки и укладки» проплешин в растительном мире явно прибавилось.
Марша хмуро пыталась спрятать подальше остатки своей обувки – лохмотья дратвы и металлические заклепки.
– Просто безумие какое-то! – прошептала она Джеку.
– Упразднить обувь! – предложил Гамильтон.
– Неплохая мысль, – согласилась миссис Притчет. Глаза ее горели сумасшедшим огнем. – Обувь жмет ноги!
Остатки туфель исчезли у Марши из рук. Кстати, вместе с обувью остальных присутствующих. Макфиф нервно заерзал своими большими лапами в желто-красных носках. Не найдя, куда пристроить ноги, он смущенно подтянул их под себя.
Тут на горизонте появился дымок океанского сухогруза.
– Алчные торгаши стригут купоны, – констатировал Гамильтон. – Сотрем его с карты морских путей!
Темный дым на горизонте пропал. Торговое судоходство стало достоянием истории.
– Теперь намного чище! – одобрила мисс Рейсс.
По шоссе приближалась машина. Из открытого окна долетели веселые звуки джаза.
– Упраздните радио, – посоветовал Джек.
Шум прекратился.
– Заодно бы и телевизоры, и кино…
Видимых перемен не произошло, но кино и телевидение наверняка отпраздновали покойника.
– А как же остальная дешевка? Аккордеоны, гармони, банджо, маракасы!..
Наверное, сейчас многие музыканты в мире получили хороший подарочек.
– Рекламу! – закричала мисс Рейсс при виде длинной тяжелой автоцистерны, размалеванной по бокам яркими буквами.
Слова на бортах цистерны увяли.
– Грузовые машины – туда же!
Тягач с цистерной прямиком въехали в небытие, выплюнув ошалевшего водителя в кювет, как косточку от компота.
– Ему больно, – жалобно проговорила Марша.
Водитель, не успев выползти на дорогу, исчез…
– Топливо! – подсказал Гамильтон. – То, что везла цистерна.
В мире не стало больше дизельного топлива.
– Нефть, скипидар, нафталин!.. – внесла свою лепту в дело улучшения реальности мисс Рейсс.
– Пиво, медицинский спирт, чай! – добавил Гамильтон.
– Повидло, мед и шипучка, – предложила мисс Рейсс.
– Яблоки, апельсины, лимоны, абрикосы, груши… – робко подала идею Марша.
– Изюм и персики, – мрачно проворчал Макфиф.
– Орехи, лакрица и бататы! – продолжил Джек.
Миссис Притчет любезно упраздняла упомянутые категории.
Стаканчики чая опустели. Скатерть, заставленная едой, заметно обеднела.
– Яйца и сосиски! – вскочив на ноги, закричала мисс Рейсс.
– Сыры! Дверные ручки! Вешалки! – тоже вставая, добавил Гамильтон.
Идиотски хихикая, миссис Притчет продолжала раскручивать свою адскую мельницу.
– В самом деле!.. – колыхаясь от охватившего ее веселья, задыхаясь от смеха, проговорила она. – Но не слишком ли далеко мы зашли?
– Чеснок, бигуди и зубные щетки! – чуть громче произнесла Марша.
– Сера, карандаши, мел, помидоры! – захваченный общей шизой, выпалил Дэвид.
– Трава, автомобили, газонокосилки! – пролаяла мисс Рейсс.
На краю поляны благополучно окончил свои дни «форд» Гамильтона. Склоны холмов будто вытоптало стадо мамонтов.
– Тротуары, – зашел с другого бока Джек.
– Питьевые фонтанчики, часы… – добавила Марша.
– Мебельная политура, – приплясывая, взвизгнул Дэвид.
– Массажные щетки, – отчеканила мисс Рейсс.
– Комиксы, – напомнил Макфиф. – И эти торты с надписями кремом. Французская стряпня.
– Кресла, – неожиданно для себя сказал Гамильтон, и ему стало жарко от собственной смелости, – и диваны!
– Диваны – аморальная вещь! – подтвердила мисс Рейсс, в возбуждении не заметив, что наступила на термос. – Долой их тоже! И стекло! Все стеклянное.
Миссис Притчет послушно упразднила очки мисс Рейсс, как и все стеклянные изделия.
– Металлы! – прокричал изумленный Гамильтон.
У брюк пропала «молния». Металлический корпус термоса тоже исчез. Часы на запястье у Марши… металлические пломбы в зубах… и даже крючки на женском белье.
Потерявший голову Дэвид, прыгая за спинами у взрослых, провизжал:
– Одежду!
В тот же миг все оказались в чем мать родила. Но никто не испытывал и тени смущения, ибо разница полов, как самая страшная скверна, устранена гораздо раньше.
– Растительность! – сказала Марша и поднялась, чтобы встать рядом с мужем.
На этот раз перемены вышли значительные. Ближние холмы и далекие горы мигом облысели, превратившись в гигантские голые черепа. На них, будто пятна запекшейся крови, темнели лишь небольшие островки жухлой земли.
