Владимир Савченко - За перевалом
Разумные существа — а что это, собственно, такое? Мы считаем разумными себя — лично себя побольше, других поменьше. Но всегда ли мы разумны? Как это определить? Я скажу вам критерий, и будет хорошо, если вы усвоите его надолго.
Конечных результатов деятельности два: знания и рассеянное тепло. Только эти два, все прочее: производство вещей и пищи, сооружения, транспортировки, даже космические полеты — лишь промежуточные звенья. («Глубоко берет, — покрутил головой Берн. — Для детишек ли это?») Рассеивание энергии уменьшает выразительность нашего мира — накопление знаний ее увеличивает. Эти две штуки — энтропия и информация — настолько похожи, что в строгих науках они и описываются одинаковыми формулами, только с разными знаками; то есть они стороны чего-то одного, что мы еще не умеем назвать. Так вот: по-настоящему разумна та деятельность, когда вы больше добыли знаний, чем рассеяли энергии. А ежели наоборот, то даже если на промежуточных этапах ее появляются такие интересные вещи, как штаны или звездолеты, — в целом, по-крупному, она разумной не является. Это равно справедливо и для отдельных людей, и для человечества в целом: именно такой баланс наших дел ИРЦ и оценивает в биджах.
Это присказка. Перейдем к делу: к рассказу о Земле, какой она была и какой стала…
Лектор щелкнул тумблером. В зале стало темно. Шар осветился изнутри: это была медленно вращающаяся Земля XX века. Берн увидел похожий на лошадиную голову Африканский материк, Австралию — голову разъяренной кошки; вверху проплыли сложные контуры Евразии, показалась слева Южная Америка — кобура без пистолета. Все как на глобусе — только это был не глобус: нет сетки меридианов, привычной раскраски от густо-синего (глубины морей) через голубое и зеленое до коричневого (вершины гор). Краски были, но не те: темно-зеленые массивы приэкваториальных лесов, серые и желтые пятна пустынь, пестрая расцветка степей, полей, нив, серо-голубой блеск водных просторов; белые вкрапления ледников на высоких хребтах смешивались с массивами туч, не разобрать где что. Только приполярные снежно-ледяные шапки слегка напоминали глобусные. Края шара туманила сизая дымка атмосферы.
Но, главное, шар жил! Красочные пятна на нем двигались, менялись: в доли секунды закручивались над материками циклонные вихри, передвигались, исчезали; в секунды от сизо-белого Заполярья расползался на север Европы, Канады, Сибири белый покров и в секунды съеживался. Распространяясь, он гнал к югу тысячекилометровую серую полосу, а впереди нее — такой же ширины желто-красно-лиловую кайму осени. Когда зимний покров сжимался, то за ним, опять за серой полосой, волной накатывалась светлая, сразу темнеющая зелень — весна.
В противофазе с севером плясало, то расширяясь, то съеживаясь, снежно-ледяное кольцо вокруг Антарктиды. Но там, в океанских просторах, картина выглядела проще.
— А какая это планета?.. Ты не то включил, Тер, ты же хотел о Земле! — послышались с амфитеатра озадаченные детские голоса.
— А это и есть Земля, — сказал узбек.
Его ответ покрыл недоверчивый гул. Малыши хорошо знали, какая она, их Земля: они немало поиграли с мячами-глобусами, запускали в небо шары глобусной раскраски; немало поглядели и ежедневных сообщений, которые ИРЦ начинал с образного адреса, показывая ту сторону планеты и ту местность на ней, где произошло событие. Такие же образные адреса сферодатчики показывали, соединяя малышей для переговора с родителями и близкими.
— Да, это наша Земля, — подтвердил Тер. — Такой она была последние миллионы лет, до начала Солнечной эры. Пляшущие белые нашлепки около полюсов — это зимы, времена холода, снега, льда. Вот что они такое… — Он щелкнул другой клавишей на своем пультике, и на всю Евразию развернулись пейзажи зимнего леса, потом картины пурги, лыжные гонки, мальчишки, сражающиеся в снежки и лепящие бабу. Малыши оживленно загомонили. — Да, теперь их нет и не скоро будут. Слишком много рассеяли тепла.
Вы знаете, что первые спутники были запущены в конце Земной эры. Был даже спор, что от них, а не от полета человека в космос надо отсчитывать нашу эру. Запускали их часто, фотографировали с них планету. Первые снимки были не ахти какие, получался преимущественно облачный слой… видите? Но постепенно наловчились. Среди обилия снимков отбирали удачные, выразительные. Так и получился этот фильм о Земле.
Каждый кадр — сутки планеты.
Год ее промелькнет перед вами за время глубокого вдоха, за семь секунд.
На весь фильм уйдет полчаса — вы и не заметите, как они пролетят…
8. История для детей
— В начале нашей эры суши на планете было вдвое меньше, чем сейчас. А людей вшестеро меньше. Но расселялись они крайне неравномерно. Где пусто: в высоких широтах, в горах, в пустынях… — Тер показывал указкой на шар, одновременно игрой пальцев на пульте проявлял в нужных местностях соответствующие им пейзажи: тундру, пустыню, тайгу, горы… — а где густо. Гуще всего люди селились в городах — в таких предельно заорганизованных, насыщенных техникой и энергией комплексах. Там в малом пространстве размещались миллионы людей.
— Друг на дружке? — пискнули с амфитеатра.
— Именно. В многоэтажных домах. Вот как это выглядело…
Щелчок — и Дортмунд-Кельнское скопление городов из сложного коричневого пятна на северо-западе Германии развернулось в панораму города, какую можно увидеть с самолета; она приблизилась, растеклась улицами-ущельями с потоками машин и людей в клубах газов.
Дети оживленно защебетали, а Берн почувствовал ностальгию.
— Социальный феномен городов еще ждет своего исследователя, — погасив вид, продолжал Тер. — Может, кто-нибудь из вас, став взрослым, разберется в побуждениях, которые сгоняли людей тогда вот так роиться в «ульях», оставляя большую часть поверхности планеты необжитой и слабо контролируемой. А пока вам многое придется принимать как факт. Я еще могу растолковать вам такие понятия, как «зимы», «пустыни», «города» — а в чем-то вы, возможно, разберетесь потом, взрослыми…
— Ты нам не говори, что мы узнаем потом, — резонно заметил какой-то мальчишка из тьмы. — Ты показывай, что у тебя здесь сейчас.
— Если нам все будут только говорить, что мы узнаем потом, — добавил вредненький девчоночий голос, — то мы никогда ничего не узнаем!
Берн профессионально посочувствовал узбеку, взявшему на себя задачу объяснить семилеткам то, что не всякому взрослому по уму.
— Да, в самом деле, — сконфузился Тер, — я увлекся. Вы шумите, если я еще буду, правильно… Итак, какие изменения больше всего заметны вначале? Эти города — видите, как растут!
