Александр Матюхин - Северное сияние ее глаз
— Я же не целитель. И не святой. Да я даже не врач, как вы. Не смейтесь. Это бред.
— Девушка, которая заигрывала с судьбой, — сказала Екатерина, — я уверена, что с того момента, как она поделилась с вами своей болью и своими переживаниями, ей стало намного лучше. Ее жизнь наладилась. Вы забрали ее беду, перенесли ее на бумагу. Я уверена в этом.
Запах севера все больше и больше кружил мне голову. Я думал об Ане, о ее рыжих волосах, об улыбке, о ноутбуке, о ее дипломе…
— Вы считаете, что такое возможно? — спросил я.
— Я уверена, — кивнула Екатерина, — я хочу вам помочь. Справитесь со своими тремя пальцами?
— Что вы собираетесь делать?
Екатерина положила папку на колени и ловко отстегнула ремни, стягивающие мое тело.
— Вставайте.
— Я убегаю из больницы?
— Да. А я вам в этом помогаю.
Дважды упрашивать не пришлось. Я сел на кровати, ощутив ногами холодный пол.
— Для чего вы это делаете?
Она не ответила. Подтолкнула носком туфли тапочки, сказала:
— Наденьте.
А потом мы вышли в коридор.
3.
В кабинете Екатерины висело большое зеркало — на полстены. Впервые за несколько дней я увидел собственное отражение, и ужаснулся. Во-первых, я оброс. Это вам не хорошие европейские клиники — никто не собирался брить меня, а сделать это с загипсованными руками было весьма затруднительно. Во-вторых — похудел. Впали щеки, заострился нос, под глазами появились темные круги. Я остановился перед зеркалом и долго всматривался в собственное отражение, отказываясь верить, что это я.
— Не мешало бы побриться, помыться и вообще привести себя в порядок, — наконец, сказал я.
Екатерина в этот момент вытащила из-за стола мою рюкзак и одежду.
— Вот ваши вещи. В папке все документы, плюс выписка из нашей больницы, — произнесла она, — деньги у вас есть, так что садитесь на автобус и езжайте во Вьюжный.
— Я пешком пойду.
— Не дурите. Автобусы будут ходить еще два часа.
— Я за ночь успею и пешком.
Екатерина смерила меня (усталым?) взглядом, потом кивнула.
— Да, верно, успеете. Я просто переживаю, не обращайте внимания.
— Как ваш внутренний голос? — спросил я.
Екатерина вздрогнула.
— Вы иногда замирали, словно прислушивались к себе, вот я и подумал… — сказал я, — он вас беспокоит?
— Наверное, уже нет, — после паузы произнесла Екатерина, — вернее, кажется, мы с ним нашли общий язык.
— Вас же могут уволить, верно? — продолжил я, — если завтра с утра придет начальство и обнаружит, что вы меня выписали, вас могут уволить!
— Могут, — легко согласилась она, — но не уволят. У нас с начальником какие-никакие дружеские отношения. А премиальных за квартал я и так уже лишилась.
Екатерина выдавила подобие улыбки, хотя кончики губ ее дрожали. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Потом я взял со стула вещи и стал переодеваться. Екатерина поспешила отвернуться.
— Вы мне сейчас очень долго рассказывали, что я очень хороший человек, что я помогаю людям, забираю их боль, — произнес я, надевая брюки и обнаруживая, что это весьма неудобно делать с загипсованными руками, — а вы не подумали о том, что сами являетесь одной из тех, которые ко мне приходят? Таким вот человеком, которому есть, что мне рассказать?
— Подумала, — как-то быстро ответила Екатерина, словно готовила ответ заранее.
— Помните, я сказал, что мне будет интересно вас послушать? Так, может быть, сейчас? Не хотите поделиться историей? В моей книге она займет достойное место. Если я когда-нибудь соберусь написать книгу.
— Я не знаю, что вам рассказать. Да и поздно уже…
— Я все равно пойду пешком, — сказал я, — а впереди целая полярная ночь. К тому же у меня еще осталась парочка чистых тетрадей. Не выкидывать же. Ну, так что?
Она кивнула почти сразу. Потом повернулась — и смущенная улыбка играла на ее лице.
— Как же выбудете записывать? У вас обе руки в гипсе.
— Вы, главное, расскажите. А я запомню и потом запищу.
Я сел в кресло, положив руки на живот. Я приготовился слушать.
Екатерина обошла стол и села спиной к этому огромному зеркалу.
— Я боюсь видеть свое отражение, — начала она, — потому что в отражении я вижу правду…
И рассказывала еще очень долго. Слова лились из нее бурным потоком, а я впитывал их, словно губка, впитывал и поглощал. Я старался запомнить каждое слово, каждую фразу. Она вела себя, как большинство людей — сначала говорила неохотно, что-то упуская и недоговаривая, но потом разошлась, открылась, впустила меня в мир своих сокровенных мыслей. Она наполнила меня до краев. Она преподнесла мне еще одну главу из моей бесконечной книги о людях.
Под конец она заплакала. Вытирала слезы платком, извинялась. Я не утешал ее, продолжал слушать. А когда рассказ закончился, поблагодарил ее.
Екатерина смотрела на меня странным взглядом, будто ожидала, что сейчас на ее глазах произойдет чудо, и все те переживания, что накопились в ее душе, вдруг растворятся, пропадут, исчезнут. Но я же не волшебник. Я не мог совершить невозможное. Я знал, что, в конце концов, ей станет легче. Но я не знал наверняка, моя ли это заслуга или нет.
Я-то всего лишь слушал и путешествовал.
Я шел к своей мечте.
Когда Екатерина успокоилась, я взял рюкзак — она помогла повесить мне его на плечо. Шепнула:
— Спасибо.
И я ответил, мол, пожалуйста. Меня била легкая дрожь. Я только сейчас начал осознавать, насколько близко я подошел к концу своего путешествия.
Мы прошли по пустынным коридорам больницы, спустились на первый этаж. Вахтерша — круглая старушка в больших очках — решала кроссворды и не обратила на нас никакого внимания.
Я отворил дверь и вышел на улицу.
И тотчас радостный ветер растрепал мои волосы, провел по щекам обжигающими холодными ладонями, забрался за шиворот, швырнул в лицо горсть колючего снега. Он был рад меня видеть — впрочем, как и я его.
— Стоит побывать на севере только ради того, чтобы увидеть северное сияние, — сказал я.
— Никак не могу к нему привыкнуть. Вроде бы, всю жизнь прожила здесь, а каждый раз, как поднимаю голову и вижу все эти переливы над головой — так и захватывает дыхание.
— Берегите его. Северное сияние есть только у вас, и ни у кого больше.
Я улыбнулся, задыхаясь от нахлынувшего вмиг счастья. Я смотрел на темную лицу, освещенную парой желтых фонарей, и ноги сами несли меня к дороге. Я сделал несколько шагов (о, как хрустел снег под ногами), потом обернулся.
Екатерина стояла на пороге больницы, кутаясь в серое пальто, и улыбалась. По ее щекам текли дорожки туши, которые она и не думала стирать.
