Александр Студитский - Сокровище Черного моря
Он протянул Ланину бланк телеграммы.
— «…Необходимо ваше присутствие. Петров», — вслух прочитал Ланин.
— Что-нибудь случилось? — встревожилась Ольга.
— Очевидно. Надо ехать как можно скорее. Вам, Иван Иванович, я попрежнему поручаю общее руководство станцией и прошу вас приложить все усилия, чтобы добиться окончательных результатов с культурой ламинарии. А вас, Ольга Федоровна, я прошу помогать Ивану Ивановичу во всем. Я вами был доволен — вы работали, не зная отдыха, самоотверженно, героически, проявляя огромный энтузиазм. Я надеюсь, что Иван Иванович останется вами также доволен.
Ольга густо покраснела, но спокойно выдержала испытующий взгляд Евгении Николаевича.
— Вы с вечерним пароходом? — спросил Ланин. — Сегодня отходит «Крылов».
— Нет. Я звонил коменданту порта. Сейчас идет катер. Мне дают место.
— Вы так торопитесь?
— Да. Собираться мне недолго.
Он протянул руку Ольге, потом Ланину.
В движениях Смолина сквозило нервное напряжение.
— Мы проводим вас, — предложил Ланин.
— Не нужно, — отказался Евгений Николаевич. — Это совершенно лишнее. Мой чемодан весит немного. А вам не стоит зря терять время. До свидания.
Шаги Смолина затихли в глубине коридора.
— Вот мы и одни, — сказал Ланин.
Ольга не ответила. Через окно она увидела Смолина, быстро переходящего пэ деревянным мосткам к общежитию. Он, наклонив голову, вбежал по ступенькам и скрылся за дверью. Ольга и Ланин медленно спустились в аквариальную. Ольга тотчас подошла к окну, а Панин сел за микроокоп и погрузился в работу, забыв обо всем. Минут через десять Смолин вышел из общежития с чемоданом в руке, в пальто и шляпе. Он взглянул на часы и торопливо зашагал по тропинке через горы, в поселок. Поднимался он быстро, часто перзкладывая чемодан из одной руки в другую. Ольга не отрывала глаз от его фигуры, которая становилась все меньше и бледнее, исчезая в мглистом воздухе. Наконец, Ольга перестала что-либо видеть в тумане.
— Да. Вот мы и одни, — сказала она как запоздавшее эхо.
Глава 27
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Калашник проснулся… точно кто-то грубо толкнул и разбудил его. С колотящимся сердцем он сел на кровати, еще ничего не соображая спросонья.
— Кто? — опросил он, ничего не видя в темноте.
Ответа не было. Он подождал несколько секунд, затаив дыхание. Ничего не было слышно. Тогда он шумно откашлялся, встал и босиком подошел к раскрытому окну. Теплое дыхание ночи было беззвучно. Он сел у окна. Мысли были все так же спокойно мрачны, как и накануне. Спать не хотелось. Он оделся — работа была для него единственным средством отвлечься от тяжелых раздумий. Присел к столу, развернул свои рукописи. Но гнетущее настроение не давало сосредоточиться.
«Плохо, друг мой, плохо», — сказал он себе. Решение проблемы, над которой он бьется, пока не приближается, а он все глубже и глубже увязает в усложнении своего метода.
— Что же, черт возьми, делать? — спросил он себя во весь голос.
Тишина дрогнула и снова настороженно застыла. Он встал, шумно прошел тяжелыми шагами по комнате, отталкивая ногами попадающиеся на пути стулья, чтобы отделаться от гнетущего впечатления этой тишины. Остановился у окна, облокотился широкими ладонями на подоконник и опять задумался.
«Итак, надо честно сознаться, что это соревнование я проиграл…» — он горько усмехнулся и ударил по подоконнику крепко сжатым кулаком.
— Черт!
В дверь тихо постучали. Калашник, не оборачиваясь, машинально крикнул:
— Войдите!
Сноп света, ворвавшийся в открываемую дверь, упал на его руку и погас. Кто-то позвал с порога:
— Григорий Харитонович?
— Кто здесь? — обернулся Калашник.
— Это я — Смолин!
— Евгений Николаевич?! — удивился Калашник.
Он подошел к столу, пошарил выключатель и зажег настольную лампу. Свет из-под абажура наполнил комнату тревожным полумраком.
— Извините, что я так поздно… — сказал Смолин. — Но я принужден обратиться к вам за помощью. Мне сказали, что вы остановились в этой гостинице.
— Что такое? — насторожился Калашник. — Да вы проходите, садитесь.
Смолин подошел к столу, но не сел, а стал около стула, держась за его спинку.
— Когда вы приехали? — спросил Калашник.
— Семь часов назад… И не нахожу себе места от беспокойства. Я получил телеграмму от Петрова с просьбой приехать. Но дома его не оказалось, в лаборатории тоже. Я выяснил, что вчера он отправился в Балаклаву… Но он давно уже должен был вернуться. Сотрудники подтверждают: ни разу не случалось, чтобы он не ночевал дома. У меня много поводов для тревоги о Петрове.
Калашник поднял на него глаза.
— Не понимаю… Молодой человек гуляет… Вот и все…
— Вы не видели его днем?
— Я его встретил здесь, в коридоре, рано утром…
— Он… ничего вам не говорил, куда и зачем он собирается?
— Нет.
Смолин отпустил спинку стула и медленно пошел к дверям.
— Куда же вы, Евгений Николаевич? — удивился Калашник.
Смолин остановился, потирая в раздумье лоб.
— Я думаю, что мне следует сейчас же ехать в Балаклаву.
— В такой час?
— Это не имеет значения. Там, где я буду наводить справки, не знают разницы между днем и ночью… Извините меня, Григорий Харитонович. Покойной ночи.
Калашник стоял посреди комнаты возбужденный тем, что услышал. И когда Смолин уже скрипнул дверью, Григорий Харитонович крикнул:
— Стойте! Я пойду с вами!
…Машина вылетела на Проспект Победы, далеко освещая лучами мощных фар тихую и темную в этот час, прямую магистраль.
Смолин смотрел в темноту, крепко держась за петлю в кабине. Рядом с ним, привалившись к подушкам, неподвижно сидел Калашник. Сквозь город они проехали, не обменявшись ни словом. И только, когда в окошко засвистел степной ветер, Григорий Харитонович зашевелился на своем месте.
— А как вообще дела? — спросил он, доставая портсигар.
— Если мы не будем допускать ошибок, — ответил Смолин, — задача будет нами разрешена. Для этого есть все предпосылки.
Он повернулся к Калашнику и взял папиросу из протянутого портсигара. Вспыхнула спичка, блеснули горящие напряжением глаза.
— А что у вас? — спросил Смолин после паузы.
Калашник недовольно засопел и задвигался, словно ему было неудобно сидеть.
— Что ж у нас… Пока особых успехов нет.
Машина крутилась на поворотах шоссе, сбегающего в долину. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.
— Нам нужно работать вместе, Григорий Харитонович, — сказал Смолин. — Сейчас уже наметились контуры решения проблемы и нужно максимальное сплочение сил. Решение надо ускорить.
